Эти несносные флорентийки

Эксбрайя Шарль

— Ты все-таки силён.

Ромео не шёл, он летел.

Считая свою миссию выполненной, Тарчинини возвратил инспектора Бергаму к его обычным занятиям и пошёл прогуляться с Фабрицио по садам Бобони. Сидя на скамейке, он смотрел на своего играющего сына и испытывал лёгкое беспокойство при мысли о том, какой шок испытает прозрачная донна Луиза, прикованная к своему креслу, когда арестуют её мужа. Как всегда, рука правосудия, заносясь над виновными, задевала и невиновных. Ромео ненавидел свою профессию. Он сам не знал, что сделать, чтобы помочь донне Луизе выстоять. Наполовину погруженный в физическое оцепенение, что не мешало, однако, его уму быть

подвижным, веронец восстанавливал в памяти ход событий, который привёл к аресту адвоката. Он снова представлял то или иное второстепенное лицо драмы. Сначала Антонио, этого грубияна и хулигана, затем ветхую графиню, живущую сказками о величии, даже не дающие ей до конца осознать иллюзорность её существования, грустную Паолу, глубоко ненавидящую своего мужа, идиота Таченто, чету делла Кьеза, похожих на привидения и тоже отказывающихся от грязной своей реальности, странную донну Луизу, светлую и смелую, мэтра Бондену, мужчину с вульгарным вкусом и лишённого совести, милую Адду и её возлюбленного доктора, несчастную Тоску, цеплявшуюся за выдумки и... Внезапно Ромео вспомнил, что не послушал Фабрицио, сообщившего ему, что Тоска уверяла его, что знает виновного... Она была права, и вот она умерла. Почему Ромео не обратил внимания на то, что говорил малыш? Ведь, по сути дела, косвенно из-за него была убита Тоска. Эта мысль вывела полицейского из вялого состояния. Чтобы вытереть себе лоб, он полез в карман пиджака и вынул оттуда бумажки, изъятые им у Софии. Он просмотрел их. Нескладные любовные письма, чья оригинальность заключалась больше в фантастической орфографии. Они были датированы несколькими годами раньше. Почему молодая женщина внезапно решила расстаться со своими реликвиями? Тарчинини нашёл среди бумаг фотографию. На ней был изображён молодой военный, чьи черты показались ему немного знакомыми. Ум его был слишком занят ответственностью за смерть Тоски, чтобы думать о чем-то другом.

Между мэтром Бонденой и лжевенецианкой не существовало никаких дружеских отношений, мешавших прорицательнице выдать его. Действительно, почему этого не сделать? Увлечённый логичностью этого утверждения, веронец сказал себе, что она не сделала этого, потому что адвокат не был виновным в её глазах. Тогда кто же? Ромео позвал сына:

— Пошли, Фабрицио, мы возвращаемся.

— Уже?

— Твой папа несчастен.

— Потому что надо уезжать?

— Ma que! Почему это я должен расстраиваться из-за того, что надо уезжать?

— Потому что ты не увидишь больше Софии.

— Фабрицио, ты вызываешь у меня желание дать тебе оплеуху!

Возмущённый ребёнок завопил:

— Ты не имеешь права!

— Ах! Я не имею права! Ну хорошо же! Ты сейчас увидишь!

Комиссар бросился на своего сына, который ускользнул от него и побежал, чтобы спрятаться. Взбешённый, Ромео громко закричал:

—- Иди сюда быстро! Иди сюда!

Фабрицио, который бежал, повернувшись головой в сторону своего отца, налетел на пожилую даму, которая сначала очень рассердилась:

— Ты что, не можешь смотреть, куда бежишь? И тебе что, трудно извиниться, хулиган?

Воспользовавшись этим незначительным инцидентом, отец приблизился. Фабрицио с мольбой обратился к даме:

— Спрячьте меня! О! Спрячьте меня, он сейчас меня поймает!

— И что же?

— Он побьёт меня!

Незнакомка взглянула на веронца.

— Кто этот мужчина?

— Папа.

— И ты боишься его?

— Он хочет меня поколотить.

Фабрицио был таким прекрасным комедиантом, что когда отец

протянул руку, чтобы схватить его, громко крикнул:

— Пойдём, поговорим по душам, приятель!

Дама бросилась между ними:

— Спокойно!

Удивлённый Тарчинини посмотрел на эту женщину с седыми волосами, в облике которой суровость перемешивалась с возмущением и немного даже с отвращением.

— Синьора...

— Итак, синьор, вы, кажется, принадлежите к той разновидности недостойных родителей, которые вместо того, чтобы благодарить небеса за то, что они дали им ребёнка, мучают его?

— Я мучаю...

Фабрицио, чувствуя себя защищённым, перешёл в контрнаступление:

— Конечно!

— Недостойно поступать так, синьор, особенно по отношению к этому херувиму!

— Ma que! Ребёнок, который отвечает своему отцу, что тот не имеет права его наказывать!

Дама посмотрела на мальчика:

— Ты вёл себя дерзко?

— Неправда! Я ему только сказал, что он несчастен потому, что приходится покидать Софию, возвращаясь в Верону.

— Кто такая эта София?

— Красивая девушка, которая живёт напротив нас и ходит почти голая.

— О! И, естественно, у тебя есть мама в Вероне?

— И ещё два брата и две сестры.

Ромео, чувствуя, что уважаемая дама всё больше не понимает его, возмутился:

— Прошу вас, синьора, не думайте, что...

Она сразила его таким взглядом, что он умолк.

— Я думаю, синьор, что если в вас осталось хоть немного достоинства, вы должны испытывать стыд, слыша, как ваш сын публично раскрывает ваши похождения.

Супруг Джульетты рассердился:

— Но, наконец...

— Хватит! Иди, погуляй, мой мальчик, твой папа присоединится к тебе, и я обещаю, что он тебя больше не тронет.

Сад Бобони является местом, где флорентийцы любят прогуливаться по четвергам и воскресеньям, чтобы восславить Господа за то, что он дал им счастье родиться в такой прекрасной стране. Это значит, что меньше чем через минуту с начала перепалки, их уже окружала дюжина любопытных, с нескрываемым удовольствием жаждущих послушать обмен любезностями между старой дамой и этим интересным типом, казалось, соединившим в себе несколько возрастов. Фабрицио нашёл среди них укрытие.

— Теперь, синьор, между нами!

Ромео хотел закончить эту идиотскую борьбу:

— Хватит, синьора!

— Я так понимаю, что вам стыдно?

— Стыдно мне? Ma que, это вам должно быть стыдно за то, что вы вмешиваетесь в то, что вас не касается и восстанавливаете ребенка против своего отца!

— Разве моя вина, что этот отец — недостойный человек?

— А! Следите за тем, что вы говорите!

— Как я ещё могу назвать главу семьи, который покидает её, чтобы крутить отвратительный роман с девушкой лёгкого поведения, да ещё на глазах своего сына, в то время как другие дети и жена плачут в Вероне?

— Уверяю вас, синьора, что вы ошибаетесь.

— А ваш сын тоже ошибается, может быть? В мои времена, синьор, людей вашего сорта в Италии сажали в тюрьму! А если бы я была мужчиной, я надавала бы вам затрещин!

Перед враждебным поведением дамы, при непонимании присутствующих Тарчинини с бешенством в сердце вынужден был удалиться, не избежав, однако, нескольких одобрительных характеристик, которые чьи-то добрые сердца адресовали ему.

Когда полицейский вышел с сыном на площадь Питти, и Фабрицио, поначалу опьянённый победой, теперь уже с беспокойством спрашивал себя, что же будет дальше, отец просто сказал ему: