Эти несносные флорентийки
Шрифт:
— Тогда почему же он оставался подле неё, да ещё и прикидывался ревнивцем?
— Разве не тебе я говорил, что любовь порою совершает странные безрассудства?
— Ну и?
— Итак, все определённо: Монтарино был убит между первым и вторым этажами. Значит, виновный живёт на втором, третьем или четвёртом этаже.
— Не обязательно.
— Почему же?
— Только сегодня утром я получил рапорт о вскрытии. Монтарино был убит пулей, выпущенной снизу вверх.
— Ай! Тогда они все могут быть
Роццореда протянул ему досье.
— Знаешь, если бы я не был полицейским, я бы хотел, чтобы убийца никогда не был найден, так этот Монтарино мне противен! Послушай его родословную: пять лет за попытку вооружённой кражи, три года за шантаж, но он попал под амнистию и почти сразу же был пойман за вымогательство, угрожая насилием. Ему дали три года. На этом список его подвигов заканчивается.
— Я понимаю твою точку зрения, Луиджи, но в данной ситуации я всего лишь полицейский.
— Во всяком случае, на этот раз твоя знаменитая теория, что любовь в той или иной форме является основой всех преступлений, мне кажется опровергнутой, а?
— Как знать?
— Всё же ясно, друг дорогой! Антонио шантажировал Адду Фескароло, угрожая открыть её родителям, что она уже мать; он шантажировал бедную Тоску дель Валеджио под предлогом, что она была старая воровка; он шантажировал мэтра Бондену, потому что мог, как ты мне сказал, ввергнуть его в нищету, выявив какой-то подлый поступок этого потрясающего мэтра; и, наконец, он шантажировал этих достойных жалости делла Кьеза, угрожая выгнать их из квартиры. Всё это я знаю из доклада Бергамы. Где ты здесь увидел хоть каплю любви?
— По-видимому, в общем...
— Ты, кажется, согласен со мной?
— Неужели ты думаешь, Луиджи, что я буду менять идеи, чтобы доставить удовольствие флорентийцу, будь он даже мой друг?
— Тебе нужно приспосабливаться, Ромео, иначе ты устареешь.
Веронец приятно улыбнулся.
— Видимо, старость не так уж и угрожает мне, во всяком случае, на взгляд флорентиек.
— Ну надо же!
— Мой любезный, я не пробыл в твоём городе и нескольких часов, и уже молодые женщины только и ждут от меня знака, чтобы упасть в мои объятья.
— Нет...
— Да. А женщина почти сорока лет только что предложила мне, чтобы я её увёз.
— Серьёзно, Ромео, может, чтобы сохранить добродетель наших девушек, мне нужно попросить тебя живо убираться к себе в Верону?
— Смейся, сколько хочешь, но если тебе угодно знать моё мнение, то твои флорентийки — весьма опасная публика для примерных отцов семейства, коим я и являюсь.
— Лицемер!
— Льстец!
Они засмеялись, радуясь возвратившейся молодости.
— Ma que! Это ещё не всё, Ромео. Забудь моих соотечественниц с их умом, страстью и прекрасным вкусом ради бедных мужчин и постарайся лучше поскорее арестовать нашего
— Надо ещё исключить несколько гипотез, часть из них сохранить, и дело сделано.
— Хорошо. Итак, ты первый раз отказываешься от фактора любви в этой грязной истории?
— Послушай меня, Луиджи. У меня не так уж мало лет опыта за плечами, а? Ты это признаешь?
— Естественно.
— Ну так вот! На протяжении всей моей службы у меня не было ещё ни одного следствия, где бы любовь не была главной движущей силой.
— Ma que! Упрямый тип, ведь этот случай...
— Этот случай такой же, как и другие.
— Я не только люблю тебя, но и восхищаюсь, ты знаешь. Однако на этот раз я боюсь, что твоё упрямство в желании доказать свою блестящую теорию, её непогрешимость приведёт тебя всего лишь к провалу, и я буду очень опечален за тебя, да и за себя тоже.
— Я бы тебя попросил не ссылаться на моё упрямство, Луиджи. Конечно, может случиться, что ты прав и что всё это окажется только отвратительным торгом, но возможно также, что ты неправ.
— Не вижу, в чём. Все те, кого Монтарино обирал каждый месяц, могли избавиться от него. Самый измученный из них наконец решился. Что может быть проще?
— Точно, но слишком просто, на мой взгляд, Луиджи. Я чувствую, что за этим преступлением кроется что-то ещё, кроме шантажа.
— Ты чувствуешь! Ты чувствуешь! Ничего ты не чувствуешь! Или наоборот, готов почувствовать все сразу, чтобы восторжествовали твои старые теории о любви и преступности! Ты не хочешь быть неправым, проклятый веронец, вот где правда!
— И как хороший чиновник, ненавидящий сложности, ты готов принять любое объяснение, которое поможет тебе скорее закрыть дело, проклятый флорентиец!
Обстановка накалялась.
— В общем, ты считаешь, что у меня нет ничего общего с профессиональным долгом?
— Ma que! А ты, видно, решил, что я в маразме, а?
— Я не сказал, что ты в маразме, я подчеркнул, что в том, что касается твоей профессии, ты невероятно тщеславен!
— Я предпочитаю лучше быть таким, чем мягкотелым выскочкой, как ты!
— Ромео, отдавай себе отчёт в словах, которые ты употребляешь!
— Луиджи, обрати внимание на свой собственный словарь!
Наполовину привстав из своих кресел, они смотрели друг другу в глаза, как два петуха, полностью готовые к бою.
— Ромео, всего один телефонный звонок мне потребуется, чтобы освободить тебя от следствия!
— И выставить себя в смешном виде!
— Я сошлюсь на твою неспособность!
— Никто тебе не поверит!
— Зазнайка!
— Завистник!
— Завистник, я?
— Вот именно! Ты стараешься направить меня по ложному следу, чтобы порадоваться моему провалу!
Роццореда воздел руки к небу: