Эти несносные флорентийки
Шрифт:
— Оставим это, донна Джульетта, и расскажите мне о вашем несчастье... Вас известила полиция Флоренции?
— Нет ещё.
— А что заставило вас думать, что ваш Фабрицио...
— Слушайте...
Она взяла со стола письмо, все залитое слезами, и принялась читать сдавленным от рыданий голосом:
«Я немного побыл возле бедного папы, но потом вспомнил, что моё имя Тарчинини, и поэтому я должен продолжать дело, начатое папой. То есть, когда я закончу это письмо, я отнесу его на почту и пойду к убийце, чтобы спросить у него, почему он убил... Я срочно прерываюсь, потому
— Всё ясно, нет? «Почему он убил...» Он хотел написать «папу», но его прервали. Кто и зачем? Наверное, сам убийца! В таком случае у меня нет больше сына...
— У вас есть еще Ренато и Дженнато.
— Да, но теперь это ничего не значит, я могу доверить вам, донна Серафина: Фабрицио был мой любимый. Умный, ласковый, всегда готовый помочь, работящий...
— Прямо ваш портрет!
— Прямо мой портрет...
— Что вы решили, донна Джульетта? Вы знаете, что не имеете права умирать. Что без вас станет с вашими bambini?
— Вы правы, донна Серафина. Я должна покориться судьбе и жить ради них. Могу ли я себе позволить, попросить вас посидеть с малышами, пока я буду во Флоренции с Ренато?
— Потому что вы...
Джульетта прошептала:
— Надо же забрать тело, да?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ромео Тарчинини проснулся и радостно рассмеялся, но не только потому, что солнечный луч пощекотал ему нос, а ещё и потому, что он был теперь уверен, что восторжествует над Луиджи Роццореда и его флорентийской заносчивостью. Однако лёгкое облако заволокло радость Джульеттиного супруга: почему он не понял всё раньше? Почему необычность сразу не бросилась ему в глаза. Нужно иметь сознание Фабрицио, чтобы не заметить этого?.. Может, он стареет?
Ромео решил не будить сына и занялся туалетом. В восемь часов утра он был готов. Он черкнул записку, в которой просил Фабрицио подождать его, пока он сделает одно неотложное дело, и вышел.
На лестнице, прислушиваясь к молчащему пока дому, Тарчинини испытал острое удовольствие от мысли, что убийца мирно спит, уверенный, что обманул правосудие. Несчастный, он не учёл, что здесь Ромео! Однако важно было не настораживать его, а напротив, заставить уверенно и безвозвратно завязнуть в своём убеждении. Бодренький полицейский постучал в дверь Софии. Молодая женщина долго, очень долго открывала и через щель в двери сонно взглянула на веронца из-под полузакрытых век.
— Вы?.. В такой час?
— Я только на минутку.
— Я спала... и я ещё не умывалась...
— Это не имеет никакого значения.
— Скажите-ка, ведь у меня есть своё достоинство!
— Послушайте, София... Вы до сих пор были со мной очень славной, может, вы сделаете ещё усилие и окажете мне замечательную услугу?
— Я больше не хочу никому оказывать услуги.
— Почему?
— Потому что на земле полно подлецов, и здесь нельзя быть счастливой.
— Я обещал Фабрицио зайти к вам перед отъездом, но должен уходить... Фабрицио вас очень любит, и он был очень огорчён вчера вечером, видя, как вы плакали...
Она
— Приступ хандры... Это на меня часто находит... Ну, входите, только не смотрите на меня, пока я не приоденусь... Вы знаете гостиную, да? Тогда идите туда и не смотрите в мою сторону!
В маленькой комнате, пышно названной гостиной, Тарчинини оказался — не без удовольствия — лицом к лицу с фотографиями исполнительницы стриптиза. Сейчас у него было время составить своё мнение, но он намного больше думал о своей работе, чем о непристойностях, и его первой заботой была коробка, куда София побросала свои бумаги, прежде чем спустить их в мусорный ящик, которым заведовала консьержка. Боясь быть застигнутым своей хозяйкой, комиссар Тарчинини быстро запустил руки в бак, вынул оттуда две большие горсти изорванной бумаги и засунул её в карман.
— У мужчин странные характеры,— объявила София, представ перед Ромео,— когда их приглашаешь зайти в гости, у них находятся другие дела, и они заявляются тогда, когда ты вовсе не расположена их принимать!
— Извините меня ещё раз, дорогая, очень дорогая София, но я выполняю миссию... Я хочу от имени общества отомстить за смерть Монтарино.
Она удивлённо взглянула на него.
— Но сумасшедшая снизу...
— Я знаю. Только я пытаюсь понять, по какой причине она убила несчастного юношу?
— Наверняка он её шантажировал, и ей это надоело.
— Возможно... Но вы, почему он не требовал денег от вас, грозя открыть вашу профессию в Вальдельсе?
Она горько усмехнулась.
— Он пытался... Я его видела, когда он заходил, чтобы поставить мне свои условия... Это было месяца через два после моего появления в этом доме... Я с ним откровенно поговорила, расставив все точки над «и». Вы мне можете не верить, но он был потрясён... Я даже подумала, что он сейчас захнычет... невероятно, да? Во всяком случае, он убрался, и потом я больше не слышала о нем.
— Жаль, что все другие жертвы не имели вашей энергии... Он не поведал вам, каким образом узнал о вашей истории?
— Я не спросила этого... У меня не было времени, да и потом, если хотите знать моё мнение, после самоубийства Тоски дель Валеджио мне кажется, что она была источником его сведений. Почему-то что-то разладилось между ними, и в припадке гнева она... а потом её замучила совесть или страх, и она покинула этот мир.
— Знаете, София, шантажисты редко бывают подвержены угрызениям совести — иначе они не смогли бы работать. Во всяком случае, я признаю вслед за вами, что эта несчастная достойна сожаления... Как венецианка могла упасть так низко?
— Ну не надо! Она такая же венецианка, как я неаполитанка, только она верила, что это будет лучше её характеризовать!
— Ну ладно! Вы видите, что я не даром потерял время, зайдя к вам... До свидания, дорогая София, спасибо.
— Не за что!
София проводила его до двери, как вдруг Ромео резко остановился.
— Кстати, я подумал, что Фабрицио мне не простит, если я не принесу ему ответа на его вопрос, нескромный, конечно, который он попросил меня вам задать. Чем объясняется то большое горе, которому он вчера был свидетелем?