Этот мир не для нежных
Шрифт:
– Ты где? – спросила, озираясь Сана. Вопрос был чисто риторический, потому что она, конечно же, знала, о том, что обувь не разговаривает. Даже, несмотря на всю свою тайную любовь к волшебным историям. Сана пролезла сквозь второй живой забор и оказалась на краю то ли невысокой скалы, то ли высокого холма. За её спиной сомкнули ряды деревья. Здесь, на плоскости возвышения остались только сбившиеся в небольшие группы кусты. Впереди, сколько хватало взгляда, расстилалось море. Белёсое, словно разведённое водой молоко. Масса воды по масштабности и вызывающему восторгу было похоже на то, которое она вызывала бутылочным стёклышком – изумрудное, бирюзовое, синее, ультрамариновое, но только не белое. А это… Да, она видела его уже на картинке,
Ряды деревьев, скрывшие с глаз Саны многолюдную аллею, суету перед торговыми павильончиками и танцующие статуи, так же поглотили все звуки, идущие с другой стороны. И в этой тишине вдруг слабо-слабо, раздалось имя. Кто-то словно через силу, скрипящим, задыхающимся шёпотом произнес: «Сана…». Девочка повернулась, чуть припадая на ногу в одном носочке, потянулась на звук. Кажется, он доносился из ближайших кустов, сбившихся друг к другу, словно компания ёжиков-альбиносов.
– Сана, – опять задохнулся шёпот.
Она осторожно подошла к кустам, обрадовалась, когда увидела около них свою белую балетку. Пряжка чуть поблескивала на солнце в пепельно-светлом мерцании низкой травы. Сана обулась и, почувствовав себя уверенней, заглянула за куст, откуда, как ей показалось, слышался стон, похожий на её имя.
На мерцающей светлым пеплом траве лежала белая женщина. Когда-то она была прекрасна, и даже через трещины, сетью накрывшими её мраморное совершенное тело, доносился отзвук этой невероятной красоты. От безупречного черепа был отколот кусок, одна нога вывернута под неестественным для живого существа углом. Сане показалось сначала, что кто-то бросил здесь одну из статуй, что танцевали перед входом в арку, но осыпающаяся мелкой крошкой грудь тяжело вздымалась, судорожно, со всхлипом вдыхая и тяжело выдыхая воздух, а глаза были открыты. В них светились страдание, страх и безнадежность.
– Сана! – осыпающаяся фигура протянула к ней руку, по которой угловатыми змейками бежали трещины. От этого лёгкого движения с фигуры полетела меловая пыль, мелкими камешками посыпались осколки оцепеневшей плоти.
– Ты же поможешь мне, Сана?
Голос прозвучал, словно с двух сторон сразу. Сана вздрогнула, потому что кто-то схватил её за плечо. Бутылочное стёклышко вылетело из рук, беззвучно упало на малокровную, серую землю посёлка банхалов. Привычный мир, где жила Сана с мамой, папой и Леей, словно замер. В густом напряжённом воздухе не прорывалось ни звука, ни дуновения ветра, ни единого движения не ощущалось из купола, которым словно накрыло девочку и всё, что её окружало. В невидимом куполе так же заваливался на бок дом старого противного Джобса, на окнах которого съежились притчники, топтали серую пыль старенькие сандалики Саны, около них валялась потерявшая всё своё волшебство стекляшка. А ещё в этом невидимом куполе девочку сразу с двух сторон держали невесомо, но ощутимо тёмные высокие тени в чёрных плащах. И на неё в упор смотрела та самая фигура, только что распадавшаяся на каменные куски в «белых историях». Девочка её узнала сразу, хотя выглядела статуя гораздо, просто несказанно гораздо лучше, чем секунду назад.
– Сана, – повторила ровным, механическим голосом ожившая статуя. – Ты же мне поможешь?
Теперь, когда фигура стояла, она оказалась довольно высокого роста, но, несмотря на то, что не осыпалась и выглядела довольно ухоженной, была какая-то вся высохшая. Словно мёртвое дерево на границе между посёлком банхалов и дальним лесом. Лицо у неё изнутри светилось ненормальной белизной, словно на этом пугающем создании навсегда застыла равнодушная маска. Ни ресница не дрогнула, ни бровь не изогнулась, она просто смотрела на Сану в упор. А затем произнесла тоном, не терпящим возражения:
– Подойди ко мне, Сана.
Девочка попыталась сделать
– Тебе нужно заплести косы, – покачала та укоризненно головой. – Девочки не должны ходить лохматыми. Ни дома, ни на людях.
Она мягко, но настойчиво притянула девочку к себе. Мрачная тень в чёрном плаще протянула даме красивый сверкающий гребень, и дама вонзила его в спутанные локоны Саны. Гребень остро задевал кожу на голове, драл запутавшиеся друг в друге мягкие детские кудряшки. Сане было больно, но она терпела. Только прикусила губу.
– Передай императору, что я нашла шестёрку щита, – дама, не выпуская из рук ни гребень, ни прядь спутавшихся волос, повернулась к одному из чёрных. – Это Око. Пусть Джокер нарисует схему и присоединит к остальным. И уже уберите отсюда эти … их… как там…
Лицо оставалось всё таким же бесстрастным, но брезгливость прозвучала в голосе дамы. Она кивнула в сторону окон старого Джобса.
– Притчи… причности… Притчники!
Наконец вспомнила дама, и Сана, державшаяся всё это время, пока монахиня плела ей косы, громко всхлипнула. Но не от боли. От неожиданности и обиды.
Глава 5. Кровавые танцы
Большая часть экскурсантов с того момента, как автобус тронулся, прильнула к окошкам и словно погрузилась в этот странный ржаво-пустынный мир, который, действительно, выглядел отвратительно завораживающим. Все попытки Лив обратить на себя внимание кого-либо из спутников, оказались тщетными. Она ловила взгляд худой длинной девушки с удивительно некрасивым лицом, напоминающим вытянутую морду селедки.
— Есть ли у селедки морда? — подумала Лив и тут же рассмеялась про себя. — Нет, ну правда, есть ли у селедки морда?
И улыбалась пожилому толстяку с бордовыми, лоснящимися щеками, почему-то все ещё покрытыми явно юношескими гнойными прыщами. И даже подмигнула плечистому культуристу со странным, совершенно никаким выражением на лице. В смысле ощущения, что этот качок не думает. Вообще. Но никто не отреагировал на её явные знаки завязать дружелюбное знакомство.
Эти и все другие люди, окружающие Лив в автобусе, вообще вели себя странно. Не было оживленного туристического приподнятого шума, который бывает в толпе людей, вместе поехавших отдыхать и пялиться с восторгом на какую-нибудь невероятную ерунду. Каждый был погружен в себя и старался не смотреть на остальных. Либо глазели в окошки, либо цеплялись взглядом за гида. Никто не собирался делиться вслух впечатлениями, полученными от проносящихся мимо пейзажей. Эти люди казались отчего-то очень смущёнными. Лив, попытавшись наладить хотя бы зрительный контакт, потерпела неудачу (натолкнувшись не то, чтобы на стену, а на целую крепость безответного молчания), уставилась, как и все другие в окно. Запоздало пришла мысль, что уж ей-то лучше не выделяться.
Голос гида доносился как сквозь слой ваты. Сам смысл того, о чём говорил проводник, был тягуч, сложен и вводил Лив в густой тяжёлый сон:
— Местные аборигены ещё в утробе матери ощущают нехватку некоего фермента, который называется «альфа-редуктаза». Это биокатализатор, отвечающий за преобразование тестостерона в дигидротестостерон. Не буду утомлять вас лекциями, потом можете более подробно прочитать об этом в путеводителе или спросить у меня. Скажу только, что все дети рождаются и до полового созревания остаются здесь как бы... бесполыми. Если такому подростку в момент вторичного выброса тестостерона ввести фермент, то он сформируется в мужчину. Если оставить всё, как есть, то организм созреет по женскому типу. Но на Бледе есть и третий вариант развития событий. Всё дело в веществе, которым учёные Бледа могут по праву гордиться. Они вывели фермент, который тормозит любое гендерное развитие. То есть подросток, которому ввели вакцину «Антиальфа», на всю жизнь остается бесполым.