Этот мир не выдержит меня. Том 5

Майнер Максим

— О чём? — коротко спросил я, будто бы не понимая, чего хочет девушка.

Она должна была сказать всё сама — без недомолвок и недосказанности.

— Прошу… Прошу тебя… Прошу! — Барталомею будто бы прорвало. Смирившись со своей ролью, она выпалила: — Прошу, не бери Марка с собой! Я боюсь за него! Боюсь, что он умрёт…

— Марк — солдат, — холодно произнёс я. — Смерть — это его работа.

— Возьми кого-нибудь другого! — воскликнула Барталомея, прижав скомканную шляпу к груди. — У тебя много людей…

— Пусть

другие льют кровь? — криво усмехнулся я. — Главное, чтобы ты не узнала, что такое скорбь по любимому?

Девушка пошатнулась — так, будто получила оплеуху. Её кожа стала белой, как мука, а затем резко почернела, словно кто-то залил муку мазутом.

— Я не желаю гибели никому, — Барталомея виновато опустила голову, — но если придётся выбирать… Если придётся выбирать…

Продолжать она не стала, однако всё было понятно и так. Если придётся выбирать, то эта гуманистка, ещё недавно с жаром обличавшая гнусную сущность графа вил Кьера, не задумываясь заплатит за жизнь Марка жизнями других, менее ценных для неё людей.

Ничего удивительного. Каждый из нас сделал бы точно такой же выбор. Однако не каждый смог бы в этом признаться — в том числе самому себе.

— Можешь считать меня плохим человеком, но я не отказываюсь от своих слов, — Барталомея немного успокоилась. Её кожа приняла обычный лазурный цвет. — И не отказываюсь от своей просьбы.

— Ты не плохой человек, — успокоил девушку я. — Ты просто честна со мной, вот и всё… Но почему ты пришла сейчас? Наша с Марком жизнь была опасна вчера и будет опасна завтра — почему именно сегодня ты решила, что тебе нужно вмешаться?

— Потому что я боюсь, — Барталомея с нескрываемым трепетом посмотрела на бочонок с порохом. — Очень боюсь!

Она помолчала мгновение, собираясь с мыслями, а затем выпалила на одном дыхании:

— Я не хочу касаться этой чёрной смеси, не хочу слышать её запах и не хочу готовить её в своём доме. Эта смесь несёт в себе зло… Даже Хоми боится шипения, с которым она сгорает! Он без конца чихает из-за её дыма и не может заснуть! Скажу тебе правду, впервые в жизни я боюсь того, куда может завести меня сила, сокрытая в научном знании…

Неприятная ситуация. Душевное равновесие чебурашки-переростка меня не волновало, и останавливать из-за него налаженное производство пороха я не собирался, а Барталомея была как раз тем человеком, на плечи которого можно было водрузить эту ношу. Тем более что получалось у неё всё очень и очень неплохо.

— Но? — спросил я, потому что это «но» точно слышалось в словах девушки.

К тому же страх перед порохом никак не объяснял главную причину начатого ею разговора.

— Но ещё больше я боюсь тех, против кого такая сила может понадобиться, — закончила девушка, переведя взгляд на мины, которым совсем скоро предстояло показать свою смертоносную мощь. — Боюсь и не хочу, чтобы Марк повстречался с ними!

Я едва заметно усмехнулся. Что сказать,

опасения вполне обоснованные… Настолько обоснованные, что грех было бы ими не воспользоваться.

— Хорошо… — произнёс я тихо, чуть ли не шёпотом. Так, чтобы девушка была вынуждена вслушиваться в каждое моё слово. — Марк останется здесь.

— Но? — теперь уже Барталомея почувствовала недосказанность.

— Смесь. Ты будешь готовить её для меня.

Мой тон изменился. Теперь я говорил резко, отрывисто. Барталомея, не ожидавшая такого перехода, вздрогнула словно от удара током.

— Будешь готовить, пока не кончатся ингредиенты, — продолжил я. — А потом достанешь их ещё. И плевать на самочувствие Хоми и твои страхи.

Это была вовсе не просьба. Это был приказ. А точнее, плата за безопасность Марка, которому в действительности ничего не угрожало.

Барталомея, совсем не горевшая желанием заниматься производством пороха, быстро кивнула. Она даже не подумала спорить — страх за жизнь любимого человека оказался куда сильнее любых других опасений.

— И ещё… — я потянулся рукой к поясу, а точнее — к висевшему на нём кошельку.

«Раз пошла такая пьянка, — как любил говорить один мой старый товарищ, — режь последний огурец». Нужно было извлечь из сложившейся ситуации максимум, пока Барталомея чувствовала себя обязанной мне, и вряд ли могла хоть в чём-то отказать.

Девушка, увидев этот жест, заметно напряглась. Не знаю, о чём она подумала, однако, стоило мне вытащить из кошелька сухой зеленоватый комочек, как всё вмиг изменилось. В её глазах полыхнул огонёк исследовательского интереса, по коже пошли разноцветные разводы, а сквозившая в движениях настороженность уступила место неподдельному любопытству.

— Это то, о чём я думаю? — с трудом скрывая восторг, выдохнула Барталомея.

— Не знаю, о чём ты думаешь, — я слегка пожал плечами, — но люди, подарившие мне эту штуковину, называли её «хвоей».

Обстоятельства, при которых произошло «дарение», остались за кадром, правда, Барталомея, судя по понимающему взгляду, догадалась, как именно «хвоя» оказалась в моих руках. Это вряд ли пришлось ей по душе, однако строить из себя оскорблённую невинность она не стала. И правильно. В свете только что состоявшегося разговора подобное лицемерие выглядело бы слишком уж глупо.

Вместо никому не нужных нравоучений, девушка лишь демонстративно поморщилась, а затем наставительно произнесла:

— Конектис Алга — так правильно называется то редкое растение, которое тебе подарили.

Не удержавшись, она всё-таки едва заметно, почти неуловимо, выделила интонацией последнее слово.

— Твои познания могут сравниться только с твоей красотой, — хмыкнул я, не обратив никакого внимания на подначку. — И как мне лучше использовать эту самую «Конектис Алгу»?

— А ты не знаешь? — прищурившись спросила Барталомея.