Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения
Шрифт:
Когда они организуют лагерь в каком-нибудь небольшом селении, это происходит всегда с разрешения помещика или начальника этой местности: Место их ночлега – сарай или брошенный дом [434] .
Преступная и праздная жизнь цыган, согласно описаниям Пешона, течет не беспорядочно, а организована сообразно их профессии. В новых местах пребывания они платят за продовольствие и держатся в тени, «но в соседних общинах они бесчинствуют, совершая кражи и вскрывая замки отмычками» [435] . Уровень их организации и строгая внутренняя иерархия создают впечатление военного формирования, некоего войска, которое, принося горе местному населению, вместе с обозом своих семей передвигается по округе. Они, подобно военным, согласно представлениям рассказчика, располагают «самыми лучшими и самыми надежными картами, на которых обозначены все города и деревни, реки, господские дома и все прочее» [436] . Во время налетов они якобы действуют так, словно ими руководит генеральный штаб, маршируют мелкими подразделениями, затем нападают все одновременно и затем заметают следы. К продаже краденого они подготовлены столь же хорошо, как и к самой краже, ибо у них есть «альманах, в котором указаны все рынки мира» [437] . Все доходы находятся в общей собственности, которая распределяется «капитаном», «исключая то, что они зарабатывают гаданием» [438] . Воспоминания Пешона не упускают ни одного из упреков, обычно высказываемых цыганам, от оплаты фальшивыми деньгами до нечестной
434
Цит. по: [V"olklein 1981: 45].
435
Цит. по: [Ibid.].
436
Цит. по: [Ibid.].
437
Цит. по: [Ibid.].
438
Цит. по: [Ibid.].
Еще более чем через двести лет Эжен Франсуа Видок (1775–1857), создатель современной французской тайной полиции, в своих воспоминаниях о нахождении у цыган во Фландрии варьирует картину этого «антиобщества» лишь незначительно. Согласно Видоку, они происходят «из местностей по реке Влтаве, где сто пятьдесят тысяч цыган блаженствуют, как евреи в Польше, хотя не могут получить там никакой иной должности, кроме работы палача» [439] . Прежде всего они, как и у Сервантеса, «воры» [440] , и их преступления расписаны во всех красках. Они путешествуют отрядами, и разделяться им разрешено только для того, чтобы лучше получилось преступление. Сельское население они обманывают с помощью знахарства и подмены денег. В своих городских тайных жилищах они ведут нецивилизованную, аморальную жизнь под предводительством некой «герцогини» [441] , «одной из самых отвратительных старых женщин, каких я когда-либо видел» [442] . «Мужчины и женщины, – пишет Видок, – курили и пили, между собой и поверх друг друга, выгибаясь, в отвратительных позах» [443] , а в это время в центре помещения «женщина в ярко-красном тюрбане исполняла дикий танец, вставая в самые неприличные позы» [444] . Виктор Гюго (1802–1885), Эжен Сю (1804–1857), Александр Дюма (1802–1870) и другие подхватят все это при описании парижской бедноты и парижского дна и передадут потомкам.
439
[Vidocq 1920: 80].
440
[Ibid.: 79].
441
[Ibid.].
442
[Ibid.: 76 ff.].
443
[Ibid.: 77].
444
[Ibid.].
Поношения, нелицеприятные сравнения, злобный взгляд и черная магия – это те поводы, по которым в некоторых драмах Шекспира (1564–1616) заходит речь о цыганах. Персонажи-цыгане у него не появляются. В комедии «Сон в летнюю ночь» (1600) Леандр обзывает любящую его Гермию сначала «эфиопкой» [445] , а потом «tawny Tartar» [446] . Варианты названия в довольно новом немецком переводе Франка Гюнтера «черная потаскуха» и «цыганская потаскуха» [447] – уступка читабельности; вариантами подлинника, которые явно были типичны для того времени в устах Шекспира, переводчику пришлось пожертвовать: это обозначение потомков Хама как «черных» и укоренившийся в нижненемецком и скандинавских языках термин татеры. Если в «Сне в летнюю ночь» упоминания, связанные с цыганами, напрямую призваны были вызывать отвращение и презрение, то в «Антонии и Клеопатре» (1607) Шекспир демонстрирует изысканную риторически заметную игру обозначениями «gipsy» и «Egyptian». Уже в 1-й сцене речь идет о «gipsys lust» [448] , цыганском загаре египтянки Клеопатры, которая через несколько строк откровенно будет названа «strumpet», то есть шлюха. Антоний затем в 12-й сцене IV акта обыгрывает двойное значение слова, когда бранится: «This foul Egyptian hath betrayed me» [449] , что в немецком переводе нельзя передать как «сраная египтянка» [450] . Клеопатра, эта «this false soul of Egypt» [451] , ведет себя столь алчно и развратно, как, согласно принятым в стране представлениям, ведут себя прибывшие из Египта цыганки. Бен Джонсон (1573–1637) в своей пьесе «Маска цыган» («Masque of the Gypsies»), иронически обыгрывая их характеры, наоборот, называет матерей цыганских принцев «Клеопатрами». «Like a right gypsy» [452] , то есть, как истинные цыганки, они обладали магическими силами, могли испепелять взглядом и владели ремеслом обмана и подтасовки. В трагедии «Отелло» (1622) в 4-й сцене III акта начинается чреватая тяжелыми последствиями интрига, связанная с носовым платком, потерянным Дездемоной. Этот платок, доставшийся Отелло в качестве амулета от одной цыганки и обладавший приворотным действием, он получил давно, когда умирал его отец, в наследство от матери:
445
[Shakespeare 2002а: 96].
446
[Ibid.].
447
[Ibid.: 97].
448
[Shakespeare 2003: 10]. См. тж.: [Schuller 2006].
449
[Shakespeare 2003: 222].
450
[Ibid.: 223].
451
[Ibid.: 224].
452
[Ibid.].
Сей носовой платок когда-то моей матери дала / одна египтянка [Egyptian]. / Она была колдунья и почти / все мысли прочитать могла. Она сказала ей, пока он у нее / она прелести исполнена пребудет и сможет моего отца / держать в любовных путах; но если / потеряет или подарит она его, то взор отца / мгновенно отвратится от нее, и его любовный пыл / в погоню за другими женщинами ринется. Умирая, она мне сей платок вручила [453] .
Тот факт, что столь героический муж и воин, как Отелло, разделяет архаичный взгляд своей матери на магическое действие платка – а ведь именно женщин в ранний период Нового времени в «Зерцалах брака» предостерегали от покупки подобных амулетов, – указывает на возможную близость между «мавром» и столь же черной «египтянкой», и на их отношение к вере.
453
[Shakespeare 2002b: 159].
В памфлете Самуэля Роуленда (ок. 1573–1630) «Martin Mark-АП. Beadle of Bridewell» (1610), в первой его части, обнаруживается аллегория мошенничества с сатирической географической картой его империи. Во второй части автор рассказывает о правителях этой империи, ее «регентах», начиная с Джека Кейда и заканчивая Коком Лоуреллом, который правит с 1501 по 1533 г. и якобы является создателем 25 правил для бродяг, – и перечисляет целый ряд предполагаемых цыганских королей и королев [454] .
454
Cp.: [R[owlands] 1610]: The Runnagates Race? Or the Originall of Regiment of Rogues.
В эту завлекательную генеалогию низов общества нужно включить также автора одноименного романа «Жизнь и приключения Бампфилда Мура Кэрью» (1745). Созданная Кэрью история блудного сына, которому заманчивость плутовской жизни, несмотря на несколько неудачных попыток, не дает вернуться домой, причисляется к бестселлерам XVIII в. в Англии. «Джипси», к которым он бежит, бросив школу, – это, как и в большинстве плутовских романов, бродячие мошенники и нищие без особых этнических признаков.
У них он с юных лет учится приемам и трюкам, которые делают попрошайничество и обман удобным источником дохода. Как и в «Педро де Урдемаласе», успешно срабатывает трюк с кладоискателями, который позволяет присвоить состояние зазнаек и жадюг. У Кэрью цыгане тоже организованы в братство, подчиняются собственным законам и избирают «цыганского короля», которому платят налог. Герой приобретает легендарную славу благодаря хитрому искусству переодевания, помогающему ему в плутовстве и в частом бегстве от властей предержащих. И вот они избирают его, беглого сына буржуазных родителей, в короли («King of the Mendicants») после смерти предводителя всего мира низов Клауса Патча. Хотя Кэрью сбивается с «правильного пути», примкнув к цыганам, однако это решение не развращает его. С него неоднократно требуют штраф за совершенные проступки, но он всегда уходит от преследования, и в конце ему даже удается скоротать остаток дней своих в покое, в том месте, которое он сам себе выбрал.
Как и в немецких приключенческих историях XVIII в., в романах, действие которых происходит на дне английского общества – знаменитым примером является «Молль Флендерс» [455] (1722) Даниэля Дефо (1660–1731), – авторы не отказываются от более или менее длинного эпизода, происходящего среди цыган. В соответствии со своей славой людей, которые заманивают и крадут детей, герои попадают к цыганам в раннем детском возрасте. С Молль Флендерс – ровно тот же случай:
455
Полное название: «Радости и горести Молль Флендерс» (примеч. пер.).
Уже очень смутно припоминаю, как я совсем маленьким ребенком кочевала вместе с цыганами. Насколько я помню, я пробыла у них недолго, иначе они наверняка покрасили бы мне кожу, как они чаще всего поступают с чужими детьми. Как я к ним попала и как позже от них вырвалась, не знаю… Сотрудник тайной службы Колчестера меня поймал, и я рассказала ему, что прибыла в город с цыганами. Но поскольку я не хотела путешествовать с ними дальше, они меня оставили. Куда они ушли, я не знаю [456] .
456
[Defoe 1991: 7].
Поскольку далее Молль Флендерс перемещается внутри городского пространства, среди низовых слоев городского населения, к которым цыгане начинают примыкать только в XIX в., она никогда с ними больше не встречается. Герой романа Дефо «Жизнь и пиратские приключения славного капитана Синглтона», Боб Синглтон, в детстве был за 12 шиллингов продан цыганке, которая вскоре заканчивает свою жизнь на виселице. Согласно представлению, будто цыгане сохраняют свое антиобщество, вбирая в свои ряды прочих мошенников и нищих, они в романах и пьесах XVIII в. оказываются неким общим вместилищем всех изгоев, преследуемых и обнищавших, а также всех порочных и злых людей. Всякий, кто освобождается от защиты дома и семьи, полагаясь на себя и оказываясь на улице, попадает в лапы к этим людям, а они повсюду, сидя в укрытии, подкарауливают его. Карьера авантюриста, мошенника или преступника часто начинается с эпизодического пребывания у цыган. Этот повествовательный образец в XIX в. находит свое продолжение в романе ужасов эпохи романтизма. Там тот, кто к ним примыкает, переходит к другому мировому порядку без бога и религии, в которой нет никаких постоянных признаков, кроме групповой лояльности. Все постоянно находится в движении и изменениях. Местопребывание меняется так же просто, как имя или наряд. Даже собственный язык служит средством введения в заблуждение и притворства. Если дворянское сословие и буржуазия выставляют напоказ свои социальные и культурные опознавательные признаки и лелеют эту сословную идентичность, то низшие слои общества, если не ведут себя униженно, как честные бедняки, то, совершая молниеносные метаморфозы, изображаются лишенными идентичности. Принцип перманентной обманчивости, если смотреть с этой точки зрения, не позволяет укорениться в их жизни никакой честности. Согласно английскому пуританизму, именно так должна окончиться жизнь не только плута и преступника, но и вообще всякого человека, если не сосредоточиться на существенном, то есть на подготовке к жизни на том свете. Иначе чем это происходит в обществе дворян и бюргеров, которое позволяет себе перешагивать через социальные границы только в форме контролируемого маскарада, где все они остаются среди своих, принудительный карнавал бедных можно считать выражением их ничтожности. Они, как пишет о цыганах Томас Деккер в 1608 г., «этот народ более разрозненный, нежели евреи, и более ненавистный: бедная одежда, варварские отношения, животное поведение [sic!] и жестокость, если видят выгоду» [457] .
457
Цит. по: [Randall 1975: 57].
В своей пьесе «Метаморфоза цыган» («The Gypsies Metamorphos’d», 1621) Бен Джонсон соединяет вместе придворный маскарад и сведущих в обмане и притворстве цыган [458] . На сцене появляется группа «джипси», которые предсказывают будущее королю и его двору. Шуты и танцовщицы танцуют, а цыгане демонстрируют ловкость в обчистке карманов и в гадании. Джонсон тоже не отличает их от других маргинализированных групп [459] . Так, наряду с привычным «капитаном» среди цыганских персонажей появляются «Джексон» и «Патрико», что согласно типологии плутовства Томаса Хэрмана означает соответственно «мошенник, подделывающий документы», (Jarkmen) и лжесвященник (Patricos). Они поют грубую песню о внушающем местному населению страх месте в Дербишире, где собираются беглые, «From the famous Peak of Darby, / And the Devills-Arse there harde by, / Where we yearely keep our musters, / Thus tH / Egyptians throng in clusters» [460] . В одной из следующих песен они славят своего легендарного «короля» Кока Лорелла. Их выход иконографически напоминает ранние иллюстрации к хроникам и гравюры на меди из космографий [461] . На одной лошади сидят пятеро детей, на второй – украденная птица и другая добыча [462] . С намеком на легенды о происхождении первых групп цыган, прибывших в Англию и Шотландию, их с иронией называют «пять принцев из Египта» [463] , рожденных от различных «Клеопатр» [464] в различных графствах. Об одном из детей рассказывается гротескная история детства среди жуликов. В конце пьесы Патрико описывает ритуал вступления в их братство, а цыгане снимают с себя лохмотья и предстают в открывшихся из-под них роскошных королевских одеждах, показывая, что они принадлежат к королевскому двору [465] .
458
Детальная интерпретация там же, всюду.
459
См.: [Ibid.: 51].
460
Jonson, Druckversion von 1640: 50, в: [Jonson 1966].
461
См.: [Randall 1975:48–66].
462
См.: Druckversion von 1640: 47, в: [Jonson 1966].
463
[Ibid.].
464
[Ibid.].
465
Cp.: [Chandler 1958: 241].