Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения
Шрифт:
Рассказчик требует от властей решительных мер подавления и изгнания, как это прописано в эдиктах правителями страны, и критикует их за равнодушие:
С этими людьми я с тех пор посетил почти все разнообразные уголки Европы и навыдумывал много всяких проказ и воровских приемов / применил / и использовал на деле / так что можно исписать ими целый лист бумаги / если бы хотелось все их описать /
Да я и не думаю / что на этом дело и кончилось; именно поэтому я за всю свою жизнь не удивлялся ничему более / как тому, что нас во всех странах терпели / потому что мы ни Богу, ни людям ни на что не нужны и служить им не торопимся / а питаемся только ложью / обманом и воровством; и то, и другое наносит вред соотечественникам и даже большим господам / у которых мы отбираем солидную часть дичи… [506]
506
[Ibid.: 147 ff.]. См. тж.: «Der seltsame Springinsfeld», в: [Grimmelshausen 1958: 140].
Ту точку зрения, что «цыган нельзя терпеть в обществе людей» [507] , представляет также Агасферус Фритч в своем труде, опубликованном в 1662 г. Хотя ни в ученых трудах, ни в законодательстве того времени нет указаний на наличие милосердия и снисходительности по отношению к цыганам, он, как рассказчик Гриммельсгаузена, нападает на тех, кто
…ослепленные несвоевременной жалостью / […] они не постыдились / извинить и оправдать / этих ненавистных, предающих страну попрошаек / таких обленившихся воров, преступников и бродяг [508] .
507
[Fritsch 1662: 14].
508
[Ibid.: 1].
О мерах преследования –
Цыгане у Гриммельсхаузена ведут в мирное время такой образ жизни, какой во время войны стал обычным для всех бедных и изгнанных. Они не выступают в качестве отдельного народа, однако приобретают собственный контур как формация обманщиков, у которых бродяжничество и безнравственная жизненная неустойчивость входят в плоть и кровь. Гриммельсгаузен развлекает своих читателей известными историями из плутовской литературы и городских шванков, где, как в эпизоде про гадание, легкомыслие и простодушие одной молодой невесты, которую обманывает Кураж, играет основную роль [510] . Точно так же льстивые речи и такие обращения, как «красивая белая мамочка» или «дорогой благочестивый отец», и тому подобные [511] всегда произносились с намерением обмануть. В том же направлении указывает рассказанная в «Жизнеописании» в виде шванка история об обманутых сельских жителях. Кураж и предводитель цыган делают перед ними вид, будто хотят повесить в лесу вора из рядов тех же крестьян в наказание за кражу кур, в то время как они сами его и подговорили, – и все для того, чтобы выманить крестьян из деревни. Самую важную роль в обмане играет молодая цыганка, которая выдает себя за жену преступника и для увеличения сочувствия к себе на время берет «у других людей троих детей» [512] . В этой сцене цыгане на каждом шагу злоупотребляют всеми человеческими порывами и слабостями, добродетелями и пороками своих жертв, а также их сочувствием и любопытством ради собственной выгоды. Подобно своей предводительнице, покрашенной в черный цвет Кураж, они олицетворяют фальшь. Ту же историю рассказывает Таллеман де Рео (1619–1692) в своих «Занимательных историях» в варианте плутовской злой шутки предводителя цыган («capitain de Bohemens») Жан-Шарля из времен правления Генриха IV [513] .
509
«Rathst"ubel Plutonis oder Kunst, reich zu werden», в: [Grimmelshausen 1958: 620].
510
Cm.: «Lebensbeschreibung der Erzbetr"ugerin und Landst"orzerin Courasche», в: [Grimmelshausen 1958: 115].
511
«Rathst"ubel Plutonis oder Kunst, reich zu werden», в: [Grimmelshausen 1958: 619].
512
«Lebensbeschreibung der Erzbetr"ugerin und Landst"orzerin Courasche», в: [Grimmelshausen 1958: 119].
513
[Mongredien (ed.) 1977: 43 ff.].
Гриммельсгаузен сталкивает своих читателей с разрушенным миропорядком. Мнимое и видимое больше не различаются, они разнятся столь же мало, как мужчина и женщина, молодой и старый, королева и нищенка – или шлюха. В названных трех романах не кто иной, как цыгане, мастерски правят этим миром обмана, надувательства и лжи. Их «империя» основывается именно на этом. Главы о цыганах аллегорическим языком описывают то состояние мира, которое визуально показано с помощью гравюр на меди [514] , расположенных на титульных листах романов [515] .
514
Cm.: [Grimmelshausen 1958: 3, 129]. См. тж.: [Schade 1985].
515
Cm.: [Schade 1985].
Аллегорическое толкование подтекста, говорящего о состоянии мира, к началу XVIII в. как-то бледнеет, зато увеличивается интерес к жизни разбойничьих «банд» мародеров, которые напоминают хорошо организованный отряд Кураж. Так называемые документированные описания крупных разбойничьих банд того времени выпускаются большими тиражами, начинает появляться плагиат, и через него сведения популяризируются в развлекательных романах, листовках, стихах, газетных новостях и уличных балладах [516] . Идет ли речь о цыганских отрядах по Гриммельсгаузену, об империи озорников Картуша либо цыганской банды Ханникеля: все описания объединяет фантастическое утверждение, что, мол, речь идет об устойчивых формах «чужой» коллективной жизни. Маленькие островки райской привольной жизни во времена бедности и голода широких слоев населения, сексуальных излишеств во времена контроля за семейной жизнью со стороны церкви, власти и общества, оазисы лени в гуще борьбы за существование, исполненной тяжелого труда. Авторы, по большей части анонимные, в обязательном порядке выражают свое презрение по отношению к этой жизни за пределами человеческого и божественного порядка, которая, подобно магниту, притягивает к себе всех лентяев, развратников, людей без цели, злодеев и грубиянов. Кочевой образ жизни, который, как мы все вновь и вновь читаем, перенимают или которому учатся от цыган, с этой точки зрения служит тому, чтобы совершать набеги за добычей из дальнего укрытия. Морализаторскому пафосу, который выражается прямо и незамысловато и должен служить воспитанию и дисциплинированию читателя, противостоит эстетически эффектное живописание чудовищ в человеческом облике. Даже если язык презрения внешне преследует ту цель, чтобы лишить эти «мерзости» их сомнительной славы, чтобы они изгладились из памяти человечества [517] , то достигает он, однако, противоположного эффекта. Занимательная литература ужасов успешно продвигается на растущем литературном рынке. Она не только расписывает нарушения границ, дерзко доходя до табуированных зон, но и придает эмоциям, воспринимаемым как низменные – таким, как страх, отвращение, зависть и восхищение, – сияние коллективного выражения. От этой точки остается пока еще широкий шаг – к идее возвышенного преступления в том виде, как изложит ее Фридрих Шиллер в своей теории драмы и в «Преступнике из-за потерянной чести» в самом конце столетия [518] .
516
По поводу «Hannikel» см.: [Fricke 1996b: 129]. Из обширной исследовательской литературы упоминания достойны: [Boehnke, Sarkowicz (Hrsg.) 1991; Dainat 1996; Landfester 1996; Dainat 2009].
517
Cm.: «Das Leben der infamen Menschen», в: [Foucault 2003a: 322].
518
См. тж.: [Dainat 2010] и [Willems М. 2002].
Изобретение цыгана-преступника началось с причисления неприкаянных чужаков к маргинализированным, лживым и безбожным, с точки зрения властей, «жуликам и попрошайкам». Хотя доля участия цыган в преступных группировках и в тяжких преступлениях в XVIII в. незначительна [519] и в судебных документах можно найти сведения в основном о случаях кражи продуктов питания, самовольной рубке леса, мелких кражах, гадании и о самовольном нарушении границ частных территорий, разбойничья литература рисует иную, поистине мрачную картину. Грабежи, взломы, надругательства, убийства и кражи детей [520] , согласно документации по процессу над легендарными цыганскими бандами «Большого Таланта» Антуана ла Граве, и «главаря разбойников Ханникеля», относятся к тем действиям, которые приписываются персонажам-цыганам в бесчисленных романах и рассказах XIX и XX вв. Из бесправных карманников и конских барышников, какими они предстают, например, у Сервантеса, вырастают сознательные правонарушители по натуре своей [521] .
519
Cp.: [Fricke 1996b: 131].
520
См.: [Solms 2005].
521
См.: [Fritz 2010].
В очередной раз цыгане становятся разменной монетой европейского рывка модернизации, на этот раз – правовой и судебной системы, поскольку они на основании своей правовой предыстории, преследований и изгнаний посредством государственных эдиктов не обладали никаким положительным правовым статусом. Законность просвещенного абсолютизма, на которой должен был зиждиться социальный мир и сохранение существующего строя, в переходный период касается их только в негативном смысле. Рассуждения на медицинскую, нравственную и душеспасительную темы в науке того времени, подхватываемые назидательной литературой о разбойниках, описывают цыган как помеху в процессе рационально организованного «усовершенствования» общежития и отдельных подданных. С просветительским рвением знания об этнических особенностях «народа цыган», который с момента появления в XV в. заметно увеличился, переосмысливаются и становятся социальным портретом преступной «банды». Статусу нахождения позади латентного – в любой момент становящегося грозной реальностью – преступного существования в ходе этого процесса только суждено сформироваться: насильственным путем в Испании и Австрии посредством принудительной ассимиляции и принудительной оседлости, либо – в Пруссии
Литературными образцами историй о немецких главарях цыган и их бандах послужили популярные по всей Европе жизнеописания Луи-Доминика Бургиньона по прозвищу Картуш [522] . Они не являлись биографиями в источниковедческом понимании, но, в известном смысле связанные с литературой о гёзах раннего периода Нового времени и с плутовским романом [523] , посредством легенд и исторических анекдотов распространяли славу этого французского бандита, казненного в 1721 г. на Гревской площади. Распространяемые устно и письменно сведения об образе жизни «жуликов, попрошаек и цыган» в литературе о преступниках и казнях самым грубым образом превращаются в повествовательные структуры и элементы. Картуш оскверняет таинство брака и сожительствует попеременно с разными персонами. Как это было уже у Сервантеса в описании групповой жизни цыган, городские низы, где обретается Картуш, во время свадьбы обходятся «без нотариуса и без священника / только их союзы обычно длятся настолько короткий срок / что при их заключении тем меньшее внимание им уделяется» [524] . Точно так же карьера Картуша приводит его на вершину французского преступного мира, или же – тайного ордена. «Капитул генералов» этого ордена избирает его генералом и поручает написать «кодекс законов» [525] , который в первую очередь должен регулировать распределение добычи, а также обеспечивать обет молчания по отношению к внешнему миру. Согласно монархической модели он наделяется «абсолютной властью и силой» [526] . На одном из «рейхстагов» [527] , по словам рассказчика, Картуш разоблачает и наказывает члена банды, нарушившего «закон», с суровостью и жестокостью, которые были обычными во времена абсолютизма. Недавний соратник «немедленно был без какой бы то ни было пощады страшным образом удушен и расчленен… сердце и все кишки вырваны из тела / а лицо обезображено / чтобы его никто не узнал» [528] .
522
См.: [L"usebrink 1983: 15–35].
523
Немецкий переводчик в предисловии сулит своим читателям «плутовские сцены» [Anonym 1721: 1].
524
[Ibid.: 14].
525
[Ibid.: 20, 21].
526
[Ibid.: 22].
527
[Ibid.: 48].
528
[Ibid.].
Как и в плутовском романе, цыгане играют важную роль в обучении выдающегося преступника. Юный Картуш встречается с ними во время ночного побега и первоначально принимает их за чужеродных «призраков», «которые и одеты были очень странно / и еще более странно себя вели. Одни танцевали / другие пели / некоторые ели / другие собирались только поесть» [529] . Их языка он не понимает, но они «пытались говорить с ним по-французски / и признались ему, что они такие же люди, как и он / разве что выглядят сейчас немного черне-е» [530] . Под покровом ночи они наслаждаются своей добычей: «И вправду у них там были сплошь молочные поросята / куры и голуби / и он никогда не жил так хорошо / с тех пор как появился на свет» [531] . Как и у Гриммельсгаузена, там есть пожилая женщина, которая «таким образом командовала этой толпой» [532] , и в очень краткий срок с помощью лести и восхваления «приятного образа жизни цыган…» он добивается того, что она делает его «апостолом их ордена» [533] . Создается впечатление, что сведения об этнических особенностях полностью утрачены. Осталось представление о разномастной толпе бездельников и обманщиков. Остатки этнических признаков, такие как язык и одежда, относятся теперь к инструментам их цеха воров, «срезателей кошельков» [534] и предсказателей. «Надев на себя безобразные лохмотья… / и став совершенно черным от солнечных лучей» [535] , Картуш быстро приспосабливается и с этой точки зрения. Пребывание у цыган оказывается базовой школой преступности. Картуш обучается «таким хитростям / о которых он никогда не знал / он понимал теперь / как можно водить компанию с ворами и хулиганами / и искусство сокрытия воровских приемов становилось ему теперь все более понятно» [536] . Благословленный «верховными колдунами» [537] цыган, Картуш вырастает до короля преступного мира, который бросает вызов государственному строю. Выдуманная надгробная надпись, эффектно завершающая повествование, называет его деяния аномалией: «Чудовище в человеческом обличии / с тысячей порочных талантов / ошибка природы / КАРТУШ здесь лежит погребенный» [538] .
529
[Ibid.: 6].
530
[Ibid.: 7].
531
[Ibid.].
532
[Ibid.].
533
[Ibid.: 7 ff.]
534
[Ibid.: 10].
535
[Ibid.: 8].
536
[Ibid.].
537
[Ibid.: 7].
538
[Ibid.: 68].
«Доклад о знаменитом цыгане Антуане ла Граве в просторечии Большой Талант» («Nachricht von dem famosen Zigeuner Antoine la Grave vulgo Grossen Galantho»), появившийся всего на декаду позже жизнеописаний Картуша, спекулирует на неугасающем интересе общественности к изображению злодеяний и наказания разбойничьих банд. В отличие от художественного, занимательного повествования о французском генерале преступного мира «Доклад…» написан в соответствии с концепцией научного труда. Он педантично разбит на параграфы, и разработка темы сопровождается привлечением судебных актов, которые обильно цитируются с указанием условной кодировки и присвоенных номеров каждого документа в тяжеловесном и громоздком стиле. Некая «полная генеалогическая таблица» [539] лиц из семейного круга Антуана ла Граве, колесованных в Гисене в 1726 г. и в Дармштадте в 1733 г., призвана служить доказательством тезиса, что преступление может порождать преступление: «Как от коршуна не рождаются голуби / так и от этих злых родителей зачинаются по сути своей злые дети» [540] . «Жизненные перипетии… большого Таланта» [541] подтверждают этот тезис. С ранних лет он поддерживает своих при нарушении ими закона, поэтому на спине у него выжгли виселицу. Во время внутренней борьбы за власть он убивает цыган из других родов [542] . Наконец, служба в качестве солдата у разных господ, согласно толкованию автора «Доклада…», убеждает его в том, что он родился главарем. В этой связи он якобы в качестве псевдонима добавил к своему имени даже дворянский титул. Согласно этому описанию, Ла Граве ничем не отличается от других главарей банд. Приписываемые цыганам в книгах про нищих особые «профессии», которым обучают, например, Картуша, или постоянно упоминаемые в тот же временной период магические способности в «документированном» изложении не играют никакой роли. На первом месте находится интерес к нерешенной проблеме общественной безопасности на проезжих дорогах – для путешественников и торговцев, а также ущерб, наносимый организованными налетами даже укрепленным и охраняемым сельским поселениям. Расположенная на развороте, на две страницы, иллюстрация к одному из деяний, приписываемых Ла Граве и чудовищным образом напоминающая об ужасах Тридцатилетней войны, привлекает внимание публики именно к этому [543] . Единственной приметой цыганского происхождения остается сексуальная неразборчивость, обозначаемая здесь как «проституированность» [544] . Во время допроса Ла Граве протестует против этого обвинения и объясняет свое поведение с точки зрения жизни «бесприютного» бедняка, который при благоприятном развитии событий на долгий период разлучен с семьей из-за работы, при негативном обороте дела – когда его высылают из страны: «Сколь долго я те узы / а именно чтобы на все жизнь сохранить жену / не разрываю / столь же долго я также / когда я постоянно сплю с другими / не являюсь изменником в браке / поскольку я узы / мою жену / навсегда сохранить позволяющие / еще не расторг» [545] .
539
[Anonym 1733: 12].
540
[Ibid.: 9].
541
[Ibid.: 13].
542
[Ibid.: 14].
543
[Ibid.: 37 ff.].
544
[Ibid.: 24–27].
545
[Ibid.: 26].
Привет из Загса. Милый, ты не потерял кольцо?
Любовные романы:
современные любовные романы
рейтинг книги
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
