Евсения. Лесными тропками

Саринова Елена

Нет, все же, не били. Потому как то был поединок. Двух равных по силе соперников. И одним из них был Стахос (все ж, он). А вот вторым...

– Русан, не надо!
– вновь завопила, прыгающая в стороне, с расширенными от ужаса глазищами, Любоня.
– Русан!

Мужчина даже на нее не взглянул. За мгновение до этого, получив удар в скулу, он упрямо мотнул своей лобастой головой и вновь пошел на противника. Стахос же зло ощерился, подтянув к груди кулаки.

– Что здесь такое? Любоня?!
–

предприняла я попытку докричаться до своей подружки. Та лишь мельком бросила на меня отстраненный взгляд, а потом, вдруг, развернулась всем корпусом.
– Что происходит?
– выдохнула со странной злостью в голосе, заставив меня отпрянуть.
– Это ты у меня спрашиваешь?

– У тебя, - в ответ опешила я, с трудом узнавая сейчас в этой гневной фурии свою "смиренную овечку".
– Любоня, с чего они сцепились?

– Это всё...
– хватила она ртом воздух.
– Это всё... Э-эх! Горите вы все синим пламенем!
– и с прискоком развернувшись, бросилась наутек.

Я же, застыв пораженно лишь на долечку, рванула за ней следом, тут же позабыв про двух поединщиков:

– Ты куда?! Постой!
– ну, теперь, только догонять...

В весь Любоня не понеслась. И, минуя огородные тылы, ее белый венок замелькал вдоль них, а потом на время исчез в огибающих овраг зарослях. Вот тут я по-настоящему струхнула - в овраге том не одна корова себе ноги ломала. А уж в таком состоянии, да при полной ночной темноте:

– Любоня!.. Ах ты... коза скакучая, - выдохнула с облегчением, зацепив глазами, мелькающее дальше по низине светлое пятно.
– Ну, держись.

Однако нагнать ее получилось не сразу. Да ее еще с детства никто, даже из парней словить не мог. Потому "лететь" нам пришлось аж до самого "щербатого" орешника с Тихим в нем ручьем. Именно в этом журчащем убежище она и рухнула, решив присовокупить к родниковой воде еще и свою, из глаз. Интересно, чьей больше окажется?.. Да, тьфу на такие мысли! Она ведь, подруга моя...

– Любонь, - осторожно подсела я к усердно вздрагивающей всем телом девушке, упавшей в траву.
– Любоня... Ну, ты чего это?.. Что там стряслось?

– Евся, отвянь!
– с чувством выкрикнула та, продолжив душевные переливы.

– Ничего себе, - удивленно открыла я рот, услыхав от подруги собственное же, дриадское ругательство.
– А вот не отвяну. Пока не расскажешь все, как есть... Любоня, ты ж меня знаешь?

– Евся, я тебя давно знаю, - оторвала Любоня, наконец, мокрое лицо от ладоней.
– Ты моя люби-мая подруга. И я тебе счастья желаю... с ни-им, - набрав в грудь воздуха, взвыла она и снова ударилась в плач.

– Ну... спасибо, - растерянно буркнула я.
– Да только, пустое все. Не сойдутся наши тропки. А вот ваши с...

–

Да как это "не сойдутся"?
– аж подскочила Любоня, ошарашено выкатив на меня глаза.
– Он ведь такой... такой... самый лучший. И дрался за тебя.

– Любоня, это кто из-за кого дрался?
– напротив, прищурила я свои.
– Мне вот показалось, что ты была тому причиной. Что это тебя Русан к Стахосу приревновал. Что, впрочем, вполне оправданно, после твоих-то явных стараний.

– Я тому причина?
– даже дышать перестала страдалица.
– Да они из-за тебя сцепились. Чужак этот первый на него пошел, а Русан... Русан в долгу не остался.

– Любоня, ты часом не рехнулась?

– Ты сама рехнулась, от такого мужика отказываться. Ты вообще из их породы никого ни во что не ставишь, а он... он...

– ... самый лучший, - эхом закончила я, сама уже мало, что соображая.
– Подружка моя дорогая... любимая. Ты мне лишь одно скажи: кто из них двоих - "самый"?

– Русан, конечно, - недоуменно замерла та.

– Ага. А я-то здесь тогда причем? С какого боку репей?

– Как это, "причем"? Ведь он тебе люб. Я ж сама видала, как вы с ним и в лавке ювелирной перешептывались. И... мне сказывали, ты его водой родниковой специально из леса бегала поить. И всегда про него спрашиваешь. Да и у березы этой так друг с дружкой миловались, что даже меня...
– вновь скуксилась она.
– не за-ме-тили.

– Жизнь моя, пожухлый лист...
– а что тут еще скажешь?.. Хотя...
– Любоня, а ведь мы с тобой - две дурехи. Причем, беспросветные.

– Конечно, дурехи, - с готовностью согласилась та, но, все ж, решила уточнить.
– А почему?

– Да потому, что, я себе уже мозг сломала, думая, как вас с гридом этим "каменным", свести. Я же вижу, что любите вы друг друга. Вот и измышляла всякие способы. И с сережками этими в лавке. Ведь это он тебе их тогда выбрал, а я лишь остальное подстроила. А со стороны, значит, все это выглядит, как... мое к нему домогательство?.. Ну и ты сама - не лучше, вздумала Русана ко мне ревновать. Не ожидала я от тебя такого, - потрясенно покачала я головой, глядя на, не менее красочное лицо девушки:

– Любит?.. Русан меня любит?

– Ага... Дуреха ты моя несчастно-счастливая, - бросились мы с Любоней в обоюдные объятия, сопровождаемые новым ручьем из слез...

Звезды сквозь орешниковые ветви то исчезали от легких порывов ветра, то вновь нам с подругой, лежащим сейчас на спинах, принимались подмигивать. И до конца этой волшебной, но самой короткой в году ночи было еще далеко. Хотя, все слезы уже были выплаканы и все признания сделаны. Оставалось, лишь просто лежать, пялясь в далекое тихое небо...