"Фантастика 2024-186". Компиляция. Книги 1-25

Кретов Владимир Владимирович

Ната успокаивающе прижала голову Эллины к себе:

— Не бойся. Док все может. Да и не понадобится это. Сама родишь. Все рожают — и ты родишь. Без ножа.

Элина вздохнула, но промолчала. Ната вскинулась, вспомнив:

— А что ты не спрашиваешь?

— Спрашиваю?

— Ну, да! Про цветок, с твоим именем!

Элина вопросительно посмотрела на меня:

— Простите… Столько забот свалилось, пока вас не было. Ты его достал?

— Да.

Я бережно вынул из сумки драгоценный мох и на ладонях протянул его перед собой.

— Вот. Это он и есть. Сейчас просто трава… Бутон закрыт и ничем особым не проявляется. Но когда раскроется — тот самый цветок и есть.

Элина тихонько провела пальцами

по травинкам.

— Жесткий… Неужели, он? На вид — мох и мох… Даже, какой-то невзрачный совсем.

Она заметила тень, мелькнувшую на лице у Наты, и, извиняющем тоном произнесла:

— Не обижайтесь. Дура я… Живот растет, а голова слабеет. Спасибо вам! Тебе спасибо — милый мой. Муж…

Мы с Натой переглянулись — что с ней? Элина вернула мне мох и сказала:

— Пошли домой. Я вас столько ждала! И обед давно стынет — я суп сварила, а еще компот. Сама есть не хочу — а вас накормлю. А то все Туча, да Туча. Уже и забывать стала, как в нашем подвале сами готовили.

— С цветком что? Куда его?

Она пожала плечами:

— Ну… Посадить, наверное, надо? Или, засушим? Правда, как тогда увидим, как он раскрывается?

Стопарь, услышав ее слова, подошел поближе.

— У меня есть пара горшков, из первых, которые криво-косо получились. Для этого дела сгодится. Правда, не думал, что после всего, опять будем на подоконниках цветы высаживать. Никогда я этого не понимал!

— А у нас и подоконников нет. Так что, место еще поискать придется.

— В угол его поставь. А днем на солнце. Он и тень любит, и влажность, но от тепла тоже не откажется. Глядишь, выдержит какое-то время…

Совет Стопаря был исполнен в точности. Мало того, деятельный кузнец и огородник, сам наблюдал за его исполнением, указывая Элине, что и как надо делать. Девушка, получившая желаемое, не высказала особого восторга — возможно, просто перегорела… Но, когда он изъявил желание взять часть растения себе — просто, ради размножения! — грудью встала на защиту. Так мы и остались единственными обладателями чудесного цветка. И теперь, он, распускаясь по странному образу только вечером, освещал наше жилище как несколько свечей, причем свечей, играющих самыми разными оттенками света…

К сожалению, проблемы, о которых вскользь упомянула Элина, были не плодом ее фантазии. Монах, изрядно набивший нам оскомину при одном только упоминании, о его персоне, вновь напомнил о себе. Сторожевые заметили подозрительных чужаков в травах, к югу от форта — и немедленно сообщили об этом Элине. Она велела выяснить, кто это. Двое охотников отправились в травы — и обнаружили в степи «братьев». Встреча обошлась без стычки — послушники ордена решили убраться восвояси. Само их появление в непосредственной близости от нашего селения уже тревожило — памятное нападение и последующая смерть Алисы, никем не была забыта. И, хоть тот случай и был воспринят, как вина одного их особо ретивых последователей истинной веры, повторения подобного никто не хотел. Выслушав разведчиков, Элина приняла единственно правильное решение — в форте стали еще более внимательно смотреть за подступами к нашим границам, а в прерии никто не уходил, вплоть до нашего возвращения.

— Что они опять вынюхивали?

Ната задумчиво ходила по замкнутому пространству дома, и я, в конце концов, поймал ее за пояс:

— Сядь. В глазах рябит от твоего мельтешения.

— Не сегодня-завтра выпадет снег. В прерии станет, по-настоящему, холодно. Но, кроме того — все следы, какие останутся после охотников, будут видны любому, желающему узнать, сколько и куда пошло мужчин из числа защитников форта. А спрятаться поблизости, «братья» вполне могут. Научились…

— В снегу лежать? Это еще бабушка надвое сказала. Не лето — много не вылежишь. Да и Угар на нюх не жалуется — сразу даст знать, если чужие будут вблизи

шастать. А вообще… К чему опасения? Мы уже показали людям, что может быть, случись новая вражда в долине. Дважды приходили в Озерный поселок, и, дважды — в последний момент я отказывался от резни! Третий может стать последним. Не думаю, что они этого не понимают. Я отправлю Чера в селение — пусть спросит напрямую, что затевают в ордене. Если там не знают — все это пустое. Без поддержки извне, Святоша ничего не может. Нас уже сейчас больше, чем всех его послушников, вместе взятых. А еще придут все, кто дал слово быть под покровительством форта.

— А если знают?

— Ната… Мы их от чумы вылечили — какая бы короткая память у людей не была, но, не настолько же?

— Если бы так…

Эти события стали для меня неприятным сюрпризом — казалось, что после всего, благоразумно переселившийся подальше от форта, Святоша уже никогда не осмелится бросать камни в нашу сторону. Но я ошибся. Он — осмелился. Как нам говорили скитальцы прерий — в своих проповедях, монах, уже не стесняясь, призывал долину к новой войне. Именно, войне, с нами — как с еретиками и вероотступниками. Мы считались обиталищем дикарей, наславшими(?) на долину чуму и все прочие напасти. Дружба с Совой расценивалась как преступление — монах столь яростно ненавидел последнего, что клеймил индейца едва ли не чаще, чем форт. И, самое, удивительное — ему внимали, и даже — верили…

Долина разделилась на друзей форта, тех, кто колебался в выборе, и явных сторонников монаха. Впрочем, многие — как при банде! — предпочитали выждать и не вмешиваться, во все более нарастающее напряжение между обеими сторонами.

Первым не выдержал Святоша. Он появился на последнем празднике Мены, во главе целой свиты, из вооруженных до зубов, рясоносцев. В своей очередной истерии, брызгая слюной, с полубезумными глазами и пеной, слетавшей с перекошенных губ, он обрушился на нас, призывая на форт все несчастья и беды, которые только могла придумать его изощренная фантазия. Само собой, очередная проповедь закончилось призывом немедленно покарать отступников от единой и единственно справедливой веры, поборником которой он себя назначил. Дошло до того, что даже смотреть в сторону запада, где находился наш форт, было грехом!

По убеждению проповедника, это несло заразу и ересь в ангельские души людей, выбравших местом своего обитания храм, а также близкий к нему поселок. Мы диву давались — дар убеждения у Святоши оказался на непостижимой высоте! Казалось бы — всем известно его предательство во время войны с бандой, трусость, проявленная при эпидемии, даже плохо скрываемая (и уж совсем не святая!) страсть к девушкам — а нет, все равно! Стоило монаху собрать вокруг толпу желающих — и он, с таким неистовством, такой верой убеждал людей в своей правоте, что бывшие наши друзья едва ли не за вечер, становились, чуть ли не врагами…

Вскоре нам уже стало опасно просто появляться в травах — вполне можно получить стрелу в спину. Как ни дико, но первым вновь пострадал Док, более всего пекущийся о мирном решении вопроса. Не помогло ни то, что он был самым желанным гостем во всех стойбищах долины — он единственный носил тяжелую ношу врача; ни его участие в походе в горы, в поисках целительного средства от чумы. Двое парней из Озерного поселка, встретили Дока на тропе, ведущей к водопаду, где он собирал очередную порцию лекарственных растений. Они преградили дорогу нашему старику, некоторое время издевались и всячески оскорбляли его, а когда он попробовал что-то возразить — ударили копьем в грудь. Рана была скользящей, почти не значимой и не опасной — но это был вызов! Поведение этих придурков, ясно дало понять — жителям селения, столь долго опекаемого «монахом», чужда и память, и самая обычная благодарность. И в отношении старика проявлена вся степень ненависти к нам.