Гарабомбо-невидимка
Шрифт:
Но тут подъехали рысью Блас Валье и Марселино Ариас.
– Я этих кобылок знаю, – похвастался Подсолнух, прядая ушами. – Просто сохнут по мне! Все лошади из Учумарки по мне сохнут.
– Господи! – закричал Конокрад. – Что ты все врешь?
Повалил снег. Стемнело, прошла ночь, рассвело. Солдаты глядели вниз, на дорогу, но провиант им никто не вез. Так прошло все утро. Они ждали. Нет и нет! Под вечер несколько человек спустились к общинникам. Теперь лил дождь. Трое солдат доорались до хижины, где Сульписия как раз варила картошку, и поздоровались:
– Добрый день, сеньора.
Сульписия
– Да вы не бойтесь! Мы по-хорошему!
Старуха с удивлением на них глядела. Она никогда не видела близко солдат из штурмовых отрядов. Солдаты эти тем временем подошли ближе, мигая от света.
– Тяжело тут у вас, сеньора. Льет и льет!
– Худо вам, значит.
– Два дня не ели. Очень нам худо, сеньора. Помещики забыли про нас. Богатый бедного не поймет. Начальство пьет и ест, а мы хоть перемри.
– Не продашь нам маису? – вежливо спросил капрал.
Сульписия смущенно улыбнулась.
– Мы заплатим.
На его ладони сверкнули медяки.
– Есть у тебя маис?
– Есть.
Другой солдат тоже показал монеты.
– Ты бы нам кипяточку продала!
Он вынул из котомки термос. Дышал он с трудом.
Сульписия засмеялась:
– Вода для всех. Ее грешно продавать!
– Тогда подари.
– Давай твою миску.
Солдат засмеялся. Сульписия положила полную тарелку вареного маиса и картошки, а в термос налила горячей воды. Все потянулись к картошке. Сульписия дала им сыру. И спросила, пользуясь, случаем:
– Что ж вы такие плохие? Зачем нас выгоняете?
– Мы следим, и все. Нет приказа вас выселять.
– Так мы же на своей земле. Мы никого не трогали. Что о нас гонят?
Солдат обмакнул картофелину в тыковку с перцем.
– Мы не распоряжаемся. Мы люди подневольные, сеньора Мучаемся, и все.
– За что нас гонят? – настаивала. Сульписия.
– Не будут вас выселять. Мы завтра уходим. Две недели тут мучаемся! Устали.
– А вернетесь когда?
– Совсем уходим. Не вернемся. Наш полковник не хочет к помещикам подслуживаться. Он сам теперь считает, что земли ваши.
– Обманываете меня?
– Да Христом-богом! Завтра и уйдем.
– Сколько я вам должен, сеньора? – спросил капрал.
– Чего там, маису немножко!
Он не настаивал.
– Спасибо, сеньора.
И они исчезли под дождем.
Сульписия побежала рассказать властям. Немедленно собрали Совет, чтобы обсудить новости.
– Это ловушка. Не верю я, что они уйдут, – говорил де ла Роса.
– А что? – говорил Мелесьо Куэльяр. – Им и впрямь не вытянуть. Декабрь – хуже некуда.
– День и ночь льет, – согласился Травесаньо.
– Чего мы спорим? – сказал Гарабомбо. – Уйдут – так уйдут. А нет – так нет.
Через три дня часовые сообщили, что солдаты разбирают палатки. Да, уходят! На помещичьих лошадях и реквизированных мулах они переправили свое имущество в Тамбопампу, где их ждала колонна грузовиков. Уходят! Никто их не сменил. Общинники сторожили целую неделю, но солдаты не вернулись. Победа! Анчи Роке сообщил, что отряд ушел в Сан-Педро-де-Кахас, там тоже заняли земли. Гарабомбо был прав: можно сторожить хутор, но никакое войско не сдержит сразу пятьдесят, сто поместий! Следы босых ног, испещрившие
Глава тридцать третья
Неполный текст прошения, которое послал Ремихио Пречистой Деве Марии
Никто его больше не видел.
Вечером пекари узнали, что свадьба – просто розыгрыш, который придумали сильные, чтобы повеселиться. До утра ходили они с факелами по всей Янауанке, днем обошли Янакочу, Чипипату, Роко и Уайласхирку. Узнали о беде и общинники Чинче. В припадке покаяния они обрыскали высоты Мурмуньи, где Освальдо Гусман будто бы видел беднягу, но никого не нашли.
Однако бродил он где-то там. Ибо именно он – вернее, оставшийся от него огрызок – раньше всех заметил штурмовые отряды в день 2-го марта. Он увидел сверху первый отряд. Сознание вернулось к нему еще раз, и он догадался, куда они идут. Быть может, он хотел предотвратить бойню? В кармане у него всегда были карандаш и бумага. Там нашли и последнее его письмо. Дождь подразмыл его, но все же текст прочитать удалось:
Всемилостивая Матерь, Начальница наших войск, Покровительница армий! Хотя я и не вправе писать такому высокому начальству, но ничего не поделать, потому что справа от левой стороны я вижу штурмовой отряд, он едет в Чинче.
Дорогая Марикита!
Ремихио, как думают многие, – дитя воздуха, а сам я думаю, дитя своей матушки, без имени и без фамилии, разве что по недосмотру, докладывает:
что отряд едет, чтобы устроить в Чинче новое кладбище;
что в таких случаях Твои крестнички утверждают, будто стотысячная статья нашего собрания веселых шуток, называемого также Конституцией или проституцией, говорит так: если общинники, ссылаясь на какую-то там бедность, поднимут бунт, штурмовая гвардия может заменить им тюрьму могилой…
…что в следующей или в предыдущей статье, не знаю, очки потерял, да ладно, всегда я в накладе, указывается: если существующее кладбище недостаточно просторно и не вместит всех мятежников, командир отряда волен основать новое, поближе к воде, чтобы потом умыть руки…
что при работах этих, направленных к украшению местности, народ предоставляет землю, а отряд – мертвых…
что в Чинче есть кладбище, без калитки, но кладбище…,
что земля Чинче ни в коей мере не годится для этих усовершенствований, предусмотренных Конституцией…