Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Губерман Игорь Миронович

* * *

Судьбой в труху не перемолот, еще в уме, когда не злюсь, я так теперь уже немолод, что даже смерти не боюсь.

* * *

Как ночь безнадежно душна! Как жалят укусы презрения! Бессонница тем и страшна, что дарит наплывы прозрения.

* * *

Знаю с ясностью откровения, что мне выбрать и предпочесть. Хлеб изгнания. Сок забвения. Одиночество,

осень, честь.

* * *

Летят года, остатки сладки, и грех печалиться. Как жизнь твоя? Она в порядке, она кончается.

* * *

На старости, в покое и тиши, окрепло понимание мое, что учат нас отсутствию души лишь те, кто хочет вытравить ее.

* * *

Сделать зубы мечтал я давно — обаяние сразу удвоя, я ковбоя сыграл бы в кино, а возможно — и лошадь ковбоя.

* * *

Ленив, апатичен, безволен, и разум, и дух недвижимы — я странно и тягостно болен утратой какой-то пружины.

* * *

В промозглой мгле живет морока соблазна сдаться, все оставить и до естественного срока душе свободу предоставить.

* * *

Я хотел бы на торжественной латыни юным людям написать предупреждение, что с годами наше сердце сильно стынет и мучительно такое охлаждение.

* * *

Когда свернуло стрелки на закат, вдруг чувство начинает посещать, что души нам даются напрокат, и лучше их без пятен возвращать.

* * *

Глупо жгли мы дух и тело раньше времени дотла; если б молодость умела, то и старость бы могла.

* * *

Зачем болишь, душа? Устала? Спешишь к истоку всех начал? Бутылка дней пустее стала, но и напиток покрепчал.

* * *

Я смолоду любил азарт и глупость, был формой сочен грех и содержанием, спасительная старческая скупость закат мой оградила воздержанием.

* * *

Слабеет жизненный азарт, ужалось время, и похоже, что десять лет тому назад я на пятнадцать был моложе.

* * *

Мой век почти что на исходе, и душу мне слегка смущает, что растворение в природе ее нисколько не прельщает.

* * *

Наступила в судьбе моей фаза упрощения жизненной драмы: я у дамы боюсь не отказа, а

боюсь я согласия дамы.

* * *

Так быстро проносилось бытие, так шустро я гулял и ликовал, что будущее светлое мое однажды незаметно миновал.

* * *

В минувшее куда ни оглянусь, куда ни попаду случайным взором — исчезли все обиды, боль и гнусь, и венчик золотится над позором.

* * *

Мне жалко иногда, что время вспять не движется над замершим пространством: я прежние все глупости опять проделал бы с осознанным упрямством.

* * *

Я беден — это глупо и обидно, по возрасту богатым быть пора, но с возрастом сбывается, как видно, напутствие «ни пуха ни пера».

* * *

Сегодня день был сух и светел и полон ясной синевой, и вдруг я к вечеру заметил, что существую и живой.

* * *

У старости душа настороже; еще я в силах жить и в силах петь, еще всего хочу я, но уже — слабее, чем хотелось бы хотеть.

* * *

Живу я, смерти не боясь, и душу страхом не смущаю; земли, меня и неба связь я неразрывно ощущаю.

* * *

Овеян скорым расставанием, живу без лишних упований и наслаждаюсь остыванием золы былых очарований.

* * *

Сойдя на станции конечной, мы вдруг обрадуемся издали, что мы вдоль жизни скоротечной совсем не зря усердно брызгали.

* * *

Свободу от страстей и заблуждений несут нам остывания года, но также и отменных наслаждений отныне я лишаюсь навсегда.

* * *

Безоглядно, отважно и шало совершала душа бытие и настолько уже поветшала, что слеза обжигает ее.

* * *

Есть одна небольшая примета, что мы все-таки жили не зря: у закатного нашего света занимает оттенки заря.

* * *

Смотрю спокойно и бесстрастно: светлее уголь, снег темней, когда-то все мне было ясно, но я, к несчастью, стал умней.

* * *

Увы, всему на свете есть предел: облез фасад, и высохли стропила; в автобусе на девку поглядел — она мне молча место уступила.