Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Губерман Игорь Миронович

* * *

Бурлит людьми река Исхода, уносит ветви от корней, и молча ждет пловца свобода и сорок лет дороги к ней.

* * *

Еврей весьма уютно жил в России, но ей была вредна его полезность; тогда его оттуда попросили, и тут же вся империя разлезлась.

* * *

Мы ушли, мы в ином окаянстве ищем радости зренья и слуха, только

смех наш остался в пространстве флегматичного русского духа.

* * *

Мой жизненный опыт — вчерашен, он рабской, тюремной породы, поэтому так ошарашен я видом иной несвободы.

* * *

Я скучаю по тухло-застойной пошлой жизни и подлой морали, где, тоскуя о жизни достойной, мы душой и умом воспаряли.

* * *

Я уезжал, с судьбой не споря, но в благодетельной разлуке, как раковина — рокот моря, храню я русской речи звуки.

* * *

Я пишу тебе письмо со свободы, все вокруг нам непонятно и дивно, всюду много то машин, то природы, а в сортирах чисто так, что противно.

* * *

Навеки в нас российская простуда; живем хотя теплично и рассеянно, но все, что за душой у нас, — оттуда надышано, привито и навеяно.

* * *

Один еврей другого не мудрей, но разный в них запал и динамит, еврей в России больше, чем еврей, поскольку он еще антисемит.

* * *

Чисто русский, увы, человек — по душе, по тоске, по уму, я по-русски устроил свой век и тюрьму поменял на суму.

* * *

Игра словами в рифму — эстафета, где чувствуешь партнера по руке: то ласточка вдруг выпорхнет от Фета, то Блок завьется снегом по строке.

* * *

От моей еврейской головы прибыль не объявится в деньгах, слишком я наелся трын-травы на полянах русских и лугах.

* * *

И родом я чистый еврей, и лицом, а дух мой (укрыть его некуда) — останется русским, и дело с концом (хотя и обрезанным некогда).

* * *

Боюсь с людьми сходиться ближе, когда насквозь видна их суть: у тех, кто жил в вонючей жиже, всегда найдется что плеснуть.

* * *

Люблю Россию: ширь полей, повсюду вождь на пьедестале… Я меньше стал скучать по ней, когда оттуда ездить стали.

* * *

Мечтал

я тихой жизнью праздной пожить последние года, но вал российской пены грязной за мной вослед хлестнул сюда.

* * *

До боли все мне близко на Руси, знакомо, ощутимо и понятно, но Боже сохрани и упаси меня от возвращения обратно.

Храпит и яростно дрожит

казацкий конь при слове «жид»

В евреях легко разобраться, отринув пустые названия, поскольку евреи — не нация, а форма существования.

* * *

Давным-давно с умом и пылом певец на лире пробренчал: любовь и голод правят миром; а про евреев — умолчал.

* * *

Развеяв нас по всем дорогам, Бог дал нам ум, характер, пыл; еврей, конечно, избран Богом, но для чего — Творец забыл.

* * *

Пучина житейского моря и стонов, и криков полна, а шум от еврейского горя тем громче, чем мельче волна.

* * *

Везде цветя на все лады и зрея даже в лютой стуже, евреи — странные плоды: они сочней, где климат хуже.

* * *

Евреи рвутся и дерзают, везде дрожжами лезут в тесто, нас потому и обрезают, чтоб занимали меньше места.

* * *

Я прекрасно сплю и вкусно ем, но в мозгу — цепочка фонарей; если у еврея нет проблем — значит, он не полностью еврей.

* * *

В истории все повторяется вновь за жизнь человечества длинную, история любит еврейскую кровь — и творческую, и невинную.

* * *

Я подлинный продукт еврейской нации: душа моя в союзе с диким нравом использует при каждой ситуации мое святое право быть неправым.

* * *

Как тайное течение реки, в нас тянется наследственная нить: еврей сидит в еврее вопреки желанию его в себе хранить.

* * *

Евреи собираются молиться, и сразу проступает их особость, и зримо отчуждаются их лица, и смутная меня тревожит робость.

* * *

Хотя они прославлены на свете за дух своекорыстья и наживы, евреи легкомысленны, как дети, но именно поэтому и живы.