Где апельсины зреют
Шрифт:
— А ты видала, какъ онъ живетъ? Видала? присталъ къ жен Николай Ивановичъ.
— Не видала, а читала и слышала.
— Ну, такъ нечего и разсказывать съ чужихъ словъ. Прислужающимъ его дать на макароны и на выпивку — вотъ они его и покажутъ какъ-нибудь. Вдь намъ что надо? Только взглянуть на него, да и довольно. Не узоры на немъ разглядывать!
Разговаривая такимъ манеромъ, они подъхали къ воротамъ Колизея. Къ нимъ тотчасъ-же подскочили два итальянца, въ помятыхъ шляпахъ съ широкими полями, — одинъ пожилой, съ бородою съ просдью, въ черномъ плисовомъ порыжломъ жакет, другой молодой, необычайно
— Не надо мн, ничего не надо. Иль не фо па… Лесе муа… говорила она. — Николай Иванычъ! Да что они пристали!
— “Брысь”, крикнулъ на нихъ Николай Ивановичъ, вышелъ изъ коляски и протянулъ руку жен.
Глафира Семеновна вела мужа въ ворота Колизея. Конуринъ плелся сзади. Итальянцы не. отставали отъ нихъ и, забгая впередъ, указывали на стны воротъ съ остатками живописи и бормотали что-то на ломаномъ французскомъ язык.
— Чего имъ надо отъ насъ, я не понимаю! говорилъ Николай Ивановичъ. — Глаша! что они бормочатъ?
— Предлагаютъ показать намъ Колизеумъ. Видишь, разсказываютъ и указываютъ. Проводники это.
— Не надо намъ! Ничего не надо! Алле! махнулъ имъ рукой Николай Ивановичъ, но итальянцы не отходили и шли дальше.
Вотъ обширная арена цирка, вотъ мста для зрителей, вытесанные изъ камня, вотъ хорошо сохранившаяся императорская ложа съ остатками каменныхъ украшеній, полуразвалившіяся мраморныя лстницы, корридоры. Ивановы и Конуринъ бродили по Колизею, но куда-бы они ни заглядывали, итальянцы ужъ были впереди ихъ и наперерывъ бормотали безъ умолку.
— Что тутъ длать! Какъ ихъ отогнать? пожималъ плечами Николай Ивановичъ.
— Да не надо и отгонять. Пусть ихъ идутъ и бормочатъ. Они бормочатъ, а мы не слушаемъ, отвчала Глафира Семеновна, но все-таки незамтно поддавалась проводникамъ и шла, куда они ихъ вели.
Вотъ, въ конц одного корридора желзная ршетка и лстница внизъ, въ подземелье. Пожилой проводникъ тотчасъ-же остановился у ршетки, досталъ изъ кармана стеариновую свчку и спички и началъ манить Ивановыхъ и Конурина въ подземелье.
— Зоветъ туда, внизъ, сказала мужу Глафира Семеновна. — Должно быть тамъ что-нибудь интересное. Можетъ быть это т самыя темницы, гд несчастные сидли, которыхъ отдавали на растерзаніе зврямъ? Я читала про нихъ. Спуститься разв?
— Да ты никакъ, Глаша, съума сошла! Нацпила на себя брилліантовъ на нсколько тысячъ и хочешь идти въ какую-то трущобу, куда тебя манитъ неизвстный, подозрительный человкъ! А вдругъ онъ заведетъ насъ въ такое мсто, гд выскочутъ на насъ нсколько человкъ, ограбятъ да и запрутъ тамъ въ подземельи? Алле, мосье! Алле! Брысь! Не надо! крикнулъ Николай Ивановичъ пожилому итальянцу и быстро потащилъ жену обратно отъ входа въ подземелье. Глафира Семеновна нсколько опшила.
— Вотъ только разв, что брилліанты-то, а то какъ-же не посмотрть подземелья! Можетъ быть въ подземельи-то
— Ничего тутъ нтъ, барынька, интереснаго. Развалившійся кирпичъ, обломки каменьевъ — и ничего больше, заговорилъ Конуринъ, звая. — Развалившійся-то кирпичъ и у насъ въ Питер видть можно. Позжайте, какъ будете дома, посмотрть, какъ Большой театръ ломаютъ для консерваторіи — тоже самое увидите.
Забжавшій между тмъ впередъ пожилой проводникъ-итальянецъ звалъ уже ихъ куда-то по лстниц, идущей вверхъ, но они не обращали на него вниманія. Къ Глафир Семеновн подскочилъ усатый проводникъ-итальянецъ и совалъ ей въ руки два осколка благо мрамора.
— Souvenir du Coliseum… Prenez, madame, prenez… — говорилъ онъ.
— На память отъ Колизеума даетъ камушки… Взять, что-ли? — спросила Глафира Семеновна мужа.
— Ну, возьми. Похвастаемся передъ кмъ-нибудь въ Петербург, что вотъ прямо изъ Рима, изъ Колизеума, отъ царской ложи отломили. Конуринъ! Хочешь камень на память въ Питеръ свезти изъ Колизеума?
— Поди ты! Рюмку рома римскаго съ порціей ихъ итальянскихъ макаронъ, такъ вотъ-бы я теперь съ удовольствіемъ на память въ себя вонзилъ. А то камень! Что мн въ камн! — отвчалъ Конуринъ и прибавилъ:- Развалины разныя для прізжающихъ держутъ, а нтъ чтобы въ этихъ развалинахъ какой-нибудь ресторанчикъ устроить! Нація то-же! Нтъ, будь тутъ французы или нмцы, наврное-бы ужъ продавали здсь и выпивку, и закуску.
— демъ, Конуринъ, въ ресторанъ, демъ завтракать. И я проголодался, какъ собака, сказалъ Николай Ивановичъ.
Они направлялись къ выходу изъ Колизеума. Проводники, заискивающе улыбаясь, снимали шляпы и кланялись. Слышалось слово “macaroni”…
— Что? На макароны просите? — сказалъ Николай Ивановичъ, посмиваясь. — Ахъ, вы неотвязчивые черти! Ну, вотъ вамъ франкъ на макарони. Подлитесь. Пополамъ… Компрене? Пополамъ… — доказывалъ онъ итальянцамъ жестами.
Итальянецъ въ усахъ пожималъ плечами и просилъ еще денегъ, стараясь пояснить, что онъ долженъ получить, кром того, за камни, которые онъ вручилъ Глафир Семеновн.
Та вынула изъ кармана кошелекъ и дала усатому итальянцу еще франкъ.
— Merci, madame — любезно кивнулъ онъ и сунулъ ей въ руку еще осколочекъ мрамора на прибавку, вынувъ его изъ кармана пиджака.
XXXVIII
Опять сли въ коляску.
— Траторія! Манжата! — крикнула Глафира Семеновна извощику, стараясь пояснить ему, что они хотятъ сть и что ихъ нужно везти въ ресторанъ.
— Макарони и рома! — прибавилъ Конуринъ, потирая руки. — Ужасъ какъ хочется выпить и закусить.
— Si, signor… si, siguora… — отвчалъ извощикъ, стегнулъ лошадь и трусцой повезъ ихъ хоть и другой дорогой, но тоже мимо развалинъ, продолжая называть остатки зданій и сооруженій, мимо которыхъ они хали.- Forum Julium… Forum Transitorium… Forum Trajanum… — раздавался его голосъ.
— Заладилъ съ своими форумами! — пожалъ плечами Николай Ивановичъ. — Довольно! Довольно съ твоими форумами! Хорошенькаго понемножку. Надолъ. Ассе!.. — крикнулъ онъ извощику. — Теб сказано: траторіумъ, манжата, вино неро, салами на закуску — вотъ что намъ надо. Понялъ? Компрената?