Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

Твою мать! Мне мешает полумрак и нервное движение пламени огромного количества свечей. Все мелькает перед глазами и не дает сосредоточиться на той, с которой я сегодня и все последующие ночи проведу. Кто бы что ни говорил про сложные незарегистрированные отношения, я готов поспорить с каждым о том, что такое брак и что такое:

«Я тебя люблю!».

Безмолвно двигаю губами, признаваясь в чувстве к той, с которой целую вечность был знаком. Как это произошло, что я смотрю на полуобнаженное тело женщины, плыву мозгами, плавлюсь от желания и не осмеливаюсь

без вот этой долгой подготовки то, что мне предложено, взять. Хочу, чтобы ей было очень хорошо, чтобы она стонала подо мной, чтобы просила добавки, чтобы сама все предлагала, чтобы всегда была, чтобы не кончалась, чтобы… Чтобы вместе, чтобы только с ней, чтобы навсегда!

— Тебе нравится? — сводит вместе бедра, скрещивает ноги, выставляя носок, предлагает на обозрение одну острую коленку, а я таращусь на ее лобок, который на меня выпучивается через просвечивающиеся кружева.

— Да, — сглатываю и поднимаю на нее глаза. — Извини, — ничего тактичнее не придумал, — у меня закончились слова. Иди сюда, — прихватываю ее локоть и подвожу к себе. — Ты моя! — шепчу ей в губы.

— Хорошо, — улыбается, показывая идеальный белый ряд. — Я ведь не возражаю.

— Моя! — еще раз подтверждаю.

Наверное, слишком резво двигаюсь, потому как Смирнова взвизгивает, когда я забрасываю ее себе на плечо и шлепком по заднице приказываю лежать покорно и дожидаться своей участи, от которой ей сегодня не спетлять.

— Ай-ай! — размахивает ногами, задевает мой живот и бедра, а потом я определенно чувствую, как Тонькин большой палец на ноге прокладывает дорожку по моей ширинке, отпуская и придавливая «малыша».

— Напрашиваешься? — сжимаю ягодицу, сдвинув нижний край воздушной тряпки, прищипываю половые складки и нажимаю на кнопочку женского «звонка».

— Ай! — Смирнова приподнимается, изображая ласточку на моем плече. — Господи-и-и, помилуй, помилуй, — с присвистом шепчет, вспоминая подходящие молитвы для благосклонности сегодняшнего палача.

Возле изножья торможу, кручусь вокруг себя, словно выбираю подходящее место для казни непослушного щенка, который заливисто хохочет на моем плече и лупит кулачками по спине, задевая зад.

— По-хорошему совсем не понимаешь, да? — ставлю Нию на пол и сразу же впечатываю в себя, далеко не отпуская, осторожно заправляю волосы ей за уши, песочу локоны через сведенные тисками подушечки своих пальцев. — Мягкие и длинные. Быстро выросли. Не обрезай их больше.

— Тебе нравится? — немного влажными глазами заглядывает мне в глаза.

— Да…

Смирнова извивается, двигает ногами, упирается пятками в матрас, вытягивает носочки, сильно выгибая и без того высокий подъем. Сжимает в кулачках простынь, формирует симметричные складки, имитируя крылья маленького ангела, упавшего на землю. Упавшего к моим ногам, а потом — и под меня. Я покрываю это тело собой, придавливаю, обездвиживаю, взяв все в свои руки. Фиксирую ее предплечья, возвышаюсь над ерзающей Нией, представляя в ярких красках, как медленно в нее войду.

— Раздень меня, — внезапно ослабляю хватку, отстраняюсь и сажусь

на согнутых коленях в ее ногах.

— С удовольствием, — подмигивая, приподнимается на локтях.

Ей-богу, это сучья пытка! Кто из нас двоих больший искуситель, соблазнитель, кровожадный людоед, которому на животную изюминку терзаемого ожиданием партнера наплевать, трудно сейчас сказать, потому как Туз абсолютно не торопится с одеждой, заставляя меня от нетерпения изнывать. Она смакует каждое свое намерение и приближенное к замедленной съемке действие, внимательно следит за моей реакцией, которую я выдаю при каждом неторопливом движении, которым она меня терзает, воспитывая полностью отсутствующее или все же несколько ослабленное терпение.

У нее прохладные руки, сильно заинтересованный взгляд, ярко-алые припухшие от поцелуев губы и… Разноцветные глаза! Тоня гладит мою грудь, ногтями проходится по соскам, царапая и обрисовывая контур, а затем к каждому теплыми губами прикасается. Она решила испытать меня на стойкость, прочность, продолжительность и скорость? Не уверен, что в первый раз смогу долго продержаться. А если учесть, как методично и целенаправленно она меня заводит, то не кончить бы за три не слишком погружных толчка. Подумаю об этом после, а пока…

Смирнова — известный манипулятор и очень непосредственная цыпа. Вот и сейчас Ния измывается, терзая лаской мое тело и напрочь игнорируя желания, когда я намереваюсь перехватить ее и все в свои руки взять. Она оглаживает мои бока, опускается ниже, шустро расправляется с ремнем, вытягивает его, щелкает мягкой кожей и подмигивает, предупреждая меня. Не сдохнуть бы от огромного количества нежности, за которой я соскучился и которую Антония готова подарить за «просто так».

— Закончила? — затаскиваю ее к себе на обнаженный пах.

— Э-э-э… — опустив голову, рассматривает единственную точку соприкосновения, ерзает, пытаясь припарковаться на звенящее от напряжения возвышение. — Что-то не так? — она просовывает между нашими телами руку, обхватывает член, направляет и пытается меня в себя впихнуть.

— Тихо-тихо, — словами останавливаю ее намерение, губами прикасаюсь к скуле, прокладываю дорожку поцелуев, заваливаюсь на спину, увлекая ее за собой. — Не торопись, — еще раз повторяю, лаская шею.

Она расслабляется на мне, вытягивает ноги, полностью копируя собой мое тело, укладывается на моей груди, а пальцами настойчиво играет с крохотным соском. Сдавливает, потирает, оттягивает и ставит мелкий крест в вершине, как на покоренном пике.

— Петя?

— А?

— Прости меня, — лепечет очевидную херню. По крайней мере я совсем не догоняю, за что Антония извиняется.

— За что? — пытаюсь заглянуть в прячущееся на мне лицо и скрытые под ресничным занавесом игривые глаза.

— Я сильно разукрасила тебя, — оставив сосок в покое, проводит невесомо пальцем по моим щекам и скулам.

— Неважно. Переживу.

— Больно? — поднимает голову и кисло смотрит на меня.

— Нет.

— Мне очень жаль, — выдыхает прямо в губы.