Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

— Не отпущу, — рычу, оскалившись и не сбиваясь с ритма движений, перфорирующих ее нутро.

Антония смеется, передергивает плечами и, оторвавшись от подушки, приближается губами к уху, в которое со сбившимся дыханием произносит:

— Петя, я не уйду.

— Не отпущу, — не слушаю и как будто бы в горячке мотаю головой, выпрямляю руки, уперевшись ладонями по обеим сторонам от ее плечей, наращивая темп и увеличивая глубину проникновения.

Ния закусывает нижнюю губу, зажмуривается и выгибает шею, упираясь лбом

в матрас.

— М-м-м, — забрасывает ноги мне на поясницу, подстегивая пятками.

— Давай вместе? — резко замедляюсь, перемещаюсь, ловлю ее ответное желание глазами. — Тос, ты со мной?

— Да-а-а…

Бархатная кожа, к которой хочется прикасаться. Мягкие послушные волосы, накручиваемые мной на палец. Сбившееся дыхание, непроизвольные движения губ, словно женщина читает заговор на обретение личного счастья, трепещущие ресницы и зажмуренные глаза.

— Петя? — шелестит Антония, водя затылком по моему животу.

— … — не отзываясь, перебираю пальцами по сильно выпирающему плечу, подставленному, видимо, специально для того, чтобы я его посткоитально приласкал.

— Велиховчик? — выкручивает шею, обращаясь ко мне, поворачивается лицом. Изгибает брови, морщит лоб и поджимает губы, формируя на подбородке сумбурный кожаный рисунок.

Еще чуть-чуть и Смирнова пустит крупную слезу.

— Что? — подмигиваю, удобнее устраиваясь на подушке, наклоняю голову к плечу и не отвожу от Нии глаз.

— Как твои дела? — спрашивает у меня.

— Нормально.

— Нормально — нормально? — уточняет мой ответ.

— Отлично, — авторитетно заявляю, подтверждая свой манифест, с ленцой прикрываю глаза.

— Отлично — отлично? Или…

— Иди сюда, — цепляю пальцами женское плечо и тяну Смирнову на себя.

— Ай-ай-ай, — вопит и не дается, расслабляется и тяжелеет, почти полностью заползая на меня.

— Иди сюда. Кому сказал? Ния!

Тузик переворачивается и, вцепившись пальцами мне в плечи, скользит змеей, подбираясь выше, почти вплотную к моему лицу.

— Что угодно, мой господин? — как будто кланяется, демонстрирует почтение, но в то же время издевательски хохочет.

— Рассказывай, — прокашлявшись, хриплю.

— Что рассказывать?

— Как ты жила? — двумя пальцами обхватываю острый подбородок и вынуждаю ее смотреть прямиком в мои глаза.

— Нормально, — себе под нос бормочет.

— Нормально — нормально? — повторяю ее издевательский ответ.

— Великолепно! — пытается освободиться от моей руки.

— Нужны подробности. Этого недостаточно.

— Тебе в душ не пора?

— Пора, но после того, как прослушаю твой отчет. Итак? — дирижирую ей начало.

— Спешу и падаю. Ага-ага. Смотри туда, Петруччио, не я ли там к трибуне подошла, чтобы огласить регламент и уже неактуальную повестку дня? Спотыкаюсь, распластываюсь, но упорно встаю и двигаюсь дальше. Съел?

— Все? — дергаю носом и

с некоторым шумом втягиваю воздух.

— Все! — отрезает, почти показывая мне язык.

— Чем была занята? — настаиваю на подробностях.

— Ничем, — пожимает плечами.

— Это ведь скучно! Не поверю, что ты ничем не увлекалась. Туз, напрягись! Сделай одолжение.

— Я скучала, Петя. Скучала. Слышно? — освобождается от захвата. — А ты строил обиженку, да?

— Нет, — заторможенно ей отвечаю потому, как тяжело представить и понять, что она только вот сказала. — Тонь, с чего ты взяла, что я на что-то был обижен?

— А? — щипает угол моих губ, отстраняется и рассматривает то, что натворила. — Чувственный рот, Велихов? Умные глаза? Независимый нрав и чертовски непоседливый характер?

— Опять реклама? Ния, ты услышала меня?

— С характеристикой согласен?

— Как ты жила, Тонечка? — фиксирую ее лицо в своих ладонях, надавливаю на щеки, по-утиному вытягивая губы.

— Отпусти!

— Как?

— Я, черт возьми, скучала без тебя. Везде искала тебя, ждала, что заявишься. Перемахнешь через балкон, например. Припрешься без приглашения, начнешь качать права, — с визгом отзывается на мои слова. — Скучала, скучала, скучала! Доволен? Между прочим…

— Почему не звонила, не писала, не искала встречи? — перебиваю, не даю договорить то, что она хотела бы еще с нескрываемой обидой в голосе мне сказать.

— Я злилась на тебя. Между прочим…

— Тонь…

— Да! Я очень сильно злилась, Велихов. Дай же мне, в конце концов, сказать.

— Прости, — почти неслышно произношу.

— Что? — прищуривается и еще несколько раз переспрашивает. — Что-что? Что ты там себе под нос сказал?

— Тонь…

— Проехали, Буратино!

— Меня зовут, — от чертового прозвища начинаю заводиться, уменьшаю громкость звука, насупливаюсь и шиплю, — Петр! Черт возьми, Ния…

— А ну-ка, не кричи на меня, — хлопает ладошкой по моей груди. — Не смей на меня голос повышать. Запомни, Велихов!

Да ни черта я не хочу запоминать! Подскакиваю, подкинув на себе крохотное тело, провернув его в воздухе, подстраиваю самым лучшим образом, и быстренько впиваюсь в губы.

— Лежать, — в промежутках между поцелуями, отдаю приказ.

Смирнова крутится, брыкается, пытается избавиться от меня. Тоня сводит в тонкую прямую линию свои губы, стискивает зубы и задушенно мычит. Не собирается выбрасывать белый флаг!

— Я скучала… — шепчет, когда я все же прекращаю ее целовать.

Обвожу пальцем тонкий контур ее губ, прикасаюсь к носу, продвигаюсь по идеально ровной площадке, подбираюсь к переносице, останавливаюсь на перепутье — не знаю, к какой из двух бровей скорее подобраться, рисую незримые картинки на идеальной, гладкой коже, запускаю пятерню в Тонькины волосы и поднимаю их, оголяя красивое лицо.