Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Только тут Зарина поняла, что наговорила лишнего. Ей ли не знать, что правитель не приемлет, когда ему перечат. Это могут позволить себе только советники. Огонь ее глаз потух, она сползла на пол, упала перед кханом колени и, осыпая поцелуями его руку, быстро-быстро заговорила:
– Прости меня, Кхан мой, свет мой, бог мой, властитель дум моих! Прошу тебя, прости. Сама не знаю, что на меня нашло.
Какое-то время он стоял, взирая на нее сверху вниз, но все-таки взгляд и голос его потеплел:
– Поднимись, Зарина, – почти мягко промолвил Элимер. – Ты прощена.
Девушка тут же вскочила на ноги, трогательно заглядывая кхану в глаза и ожидая его слов. Элимер не заставил ее ждать долго:
– Неуважение к Кханне есть неуважение ко мне, – сказал он. – Запомни это. И следи за тем, что говорит твой язык.
Он рассеянно поцеловал ее рыжую
Зарина какое-то время смотрела в закрывшуюся за Элимером дверь. Неприятные мысли бродили у нее в голове: судя по всему, расположение правителя она все-таки потеряла. И что же дальше? Неужели придется отправляться в тилиронское захолустье, где она сможет рассчитывать разве что на нищего мужа-крестьянина? Конечно, кому она нужна – простолюдинка, познавшая мужчину, но не ставшая женой? Даже ее красота и обещанный Элимером достаток бессильны перед традициями. И останутся ей лишь воспоминания о былом счастье. И глаза кхана – такие холодные и такие любимые – станут сниться ночами.
Лицо Зарины перекосилось, она издала хриплый, яростный стон и, схватив со стола бронзовый кубок с вином, со всей силы запустила им в стену. Красная жидкость, словно кровь, расплескалась по полу, а девушка все еще невидяще смотрела в пустоту и шептала, едва размыкая губы:
"Ты за это поплатишься, Элимер! Ты и твоя дикарка. Я этого так не оставлю. Никто не смеет так со мной обращаться, будь он хоть трижды кханом!".
***
Время близилось к полуночи, и Элимер, выйдя от наложницы, сразу отправился в свои покои. Пришло время, думал он, избавиться от Зарины. Если сегодня она проявила непозволительную наглость, значит, проявит еще не раз. А у него есть намного более важные занятия, чем решать проблемы со своими женщинами. Отправить ее обратно на родину или оставить в Инзаре он решит позже. Тем более, с той поры, как в его жизни появилась Шейра, он практически потерял интерес ко всем прочим женщинам.
При мысли об айсадке лицо его разгладилось. С той ночи после бракосочетания она сильно изменилась. Элимер по-прежнему не питал иллюзий по поводу ее чувств, он сознавал, что любви к нему девушка не испытывает и, вероятно, никогда не испытает. Но также он видел, что в душе ее больше нет ненависти и страха, а это его радовало.
В целом же айсадка вела себя довольно странно. Иногда дружелюбно и охотно отвечала на его ласки, часто смеялась, что-то рассказывала или спрашивала. В такие дни он всегда старался найти время, чтобы отправиться с ней в степь: они наперегонки мчались по равнине, а еще он продолжал учить ее обращаться с мечом, заменив в этом Видольда. А иногда она вытворяла разные умиляющие его глупости. Например, как-то раз, в начале весны, сорвала торчавшую из земли красную прошлогоднюю травинку и непонятно зачем принялась вплетать в прядь его волос. Когда Элимер спросил, что она делает, Шейра посмотрела на него, пожала плечами и ответила: "Вплетаю траву в твои волосы". И он не стал интересоваться, зачем она это делает, понимая, что услышит лишь столь же незамысловатый ответ. Вместо этого решил просто насладиться легкими прикосновениями ее рук. Несколько раз они заезжали в охотничий домик, радуя этим Еху, который теперь упорно именовал Шейру Великой Кханне, хотя айсадку это изрядно смущало. Там, посреди леса, их ночи казались восхитительнее всего.
Однако в другое время Шейра снова менялась, становясь похожей на прежнюю себя. Неприязненный взгляд, глухой мрачный голос, резкие, зачастую обидные для Элимера слова. Улыбка исчезала с ее лица, она погружалась в молчание, а если что-то и говорила, то холодно и неприветливо. В такие дни Элимер предпочитал оставлять ее в покое: ему совсем не нравилось, когда она вздрагивала и напрягалась в ответ на его прикосновения.
Он, конечно, понимал, что такое противоречие в ее поведении объяснялось борьбой, что велась в ее душе: борьбой между женщиной и айсадкой. Но легче от этого не становилось. Поэтому он не возражал, когда в подобное время она уезжала в степь или лес, иногда надолго, с Видольдом или одна со своими подросшими щенками. Именно в этот период Элимер и вспоминал о наложницах.
***
Весна
Однако она вернулась на следующий же день, когда над Отерхейном разразилась первая в году гроза. Элимер столкнулся с ней как раз в тот момент, когда она входила в замок. Вымокшая, заляпанная грязью, она держала в руках поводки, с которых рвалась пара гончих, отряхивая шерсть и брызгая бурыми каплями. Когда собак забрали и увели слуги, Шейра опустила руки, облегченно вздохнула и подняла взгляд на кхана. Ему вдруг очень захотелось ее обнять, что он и не преминул сделать. Его не смущало, что светлая одежда сейчас же покроется грязными пятнами: слишком рад он был видеть айсадку, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Пытаясь освободиться из его объятий, Шейра, путая слова, что иногда случалось с ней, когда она волновалась, произнесла:
– Всю сейчас раздавишь, мой Кхан, меня ты.
Он ослабил объятия и слегка отодвинулся от нее.
– Просто я рад тебя видеть. Думал, вернешься позже.
Она забавно нахмурила брови и импульсивно пожаловалась:
– Тьма и проклятье! Эта сучья гроза оставила меня без добычи. Все безмозглые дутлоголовые козы разбежались, сожри их дети Ханке! А в Инзаре меня остановили ублюдочные дружинники! И мне пришлось этим отпрыскам шлюхи доказывать, что я…
– Шейра! – воскликнул Элимер удивленно, услышав этот поток отборной брани. Но в следующее мгновение не смог сдержать смеха. Слишком забавными получались эти слова, слетавшие с языка айсадки.
– Шейра, – повторил он, – и когда это ты успела выучить отерхейнские ругательства? Ты хотя бы знаешь, что они обозначают? Тебе больше нельзя так говорить.
– Почему? – с искренним недоумением спросила девушка. – Видольд всегда так говорит.
– Ах, Видольд, – усмехнулся Элимер. – Тогда все ясно. Только не надо брать с него пример. Поняла?
Шейра вдруг неожиданно весело подмигнула ему:
– Слушаюсь, Великий Кхан, – и тут же понеслась вверх по лестнице, к своим комнатам.
Когда айсадка только что появилась в Отерхейне, кто бы мог подумать, что она отличается таким жизнелюбием?
***
Прошло полмесяца, и в Инзар пришли неприятные известия. Владельцы имений и замков, расположенных у восточных границ Отерхейна, похоже, решили поднять очередной бунт. Все началось с отказов платить подати и отправлять своих людей в войско, а закончилось открытым неповиновением и укреплением замков в ожидании неминуемого штурма или осады. Это слухи об Аданэе, источник которых так и не удалось обнаружить, равно как и погасить, давали о себе знать. Кхан научился не обращать на них внимания, но как оказалось – зря. Вот и последовали крупные неприятности вслед за мелкими. Карательные этельды понеслись на восток, и снова земля империи окрасилась алым. Потом последовали казни мятежников, но это было только начало. Замки строились на славу, и их обитатели могли очень долго выдерживать осаду. Кхан понимал, что не скоро еще удастся выкорчевать последний росток восстаний, пройдет немало месяцев, прежде чем в Отерхейне снова воцарится мир. Как же не вовремя! Сейчас, когда царица Илирина как никогда близка к смерти, когда на трон должна взойти безвольная Латтора, когда еще не нашлось никого достаточно умного и хитрого, кто свергнул бы эту неразумную наследницу, или начал бы властвовать от ее имени! А таковой непременно найдется после ее восхождения на престол! Это время – самое удачное для того, чтобы развязать войну с Илирином Великим, но разве можно начать ее, когда в самой Империи неспокойно?! Проклятье! Ханке забери этих изменников!