Год активного солнца
Шрифт:
Я невольно оглядываюсь на Нану, почувствовав ее настойчивый взгляд.
Отчего у нее так блестят глаза?
Может, она благодарит меня за сегодняшний день?
А может…
А может, ее тронула безыскусная доброта деревенских жителей и их первозданная естественность?
Может…
А может, она влюбилась в меня?
А иначе почему она с такой безоглядностью поехала чуть ли не на край света с полузнакомым человеком?
Нана уселась за стол напротив меня. Бабушкина шаль по-прежнему накинута на ее плечи.
Видно,
Женщины лепят в кеци четырехугольные хачапури. Стол стоит так, чтобы не мешать бабушке хлопотать возле очага. Из женщин за столом сидит лишь Нана. Остальные помогают бабушке.
И Нана тоже не раз порывалась помочь, но бабушка вежливо отклоняла ее попытки. В конце концов Нана, видимо, решила, что излишняя настойчивость может быть сочтена за назойливость, и сдалась.
— Давайте выпьем за наших гостей! — взял на себя обязанности тамады Элгуджа.
Когда он взглянул на Нану, в его зычном голосе послышались ласковые нотки.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким треском огня.
— Дай вам бог счастья. Городской девушке вряд ли может понравиться наше глухое селение, но, что поделаешь, мы здесь родились, здесь мы и умрем. И даже те, кто некогда покинул его, возвращаются сюда на склоне лет.
Я смотрю на Нану и переживаю, как бы в ответ на тост Элгуджи она не стала возражать ему шаблонными фразами: мол, ничто не сравнится с деревенским покоем, что именно в этой грязи и первозданности и заключается прелесть жизни. И что, мол, за жизнь в выхлопах машин и духоте асфальта.
Но Нана только мило улыбается и кивает Элгудже в знак благодарности.
— Будьте здоровы! — говорит Амиран.
— Будьте здоровы! — вторят ему все остальные.
Тост за Нану мужчины пьют стоя, ощущая неловкость оттого, что не знают, как и что сказать гостье.
— Спасибо, — улыбается в ответ Нана.
Женщины, ни на мгновение не прерывая хозяйственных дел, вполглаза посматривают на меня и на Нану. Ясно, что Нана пришлась им по сердцу, и они не скрывают этого. Но смелое одеяние девушки и ее появление в деревне среди ночи наедине с молодым человеком не дает им покоя.
Я не знаю, сколько мы выпили, но чувствую, что вино постепенно ударяет мне в голову, а тело становится невесомым.
— Выпьем за наших женщин! — провозглашает Элгуджа.
В голосе тамады прибавилось лихости и уверенности.
— Вот эта женщина, уважаемая Нана, моя вторая половина. Без нее душа из меня вон. Не дай мне бог оставить ее вдовой, уж лучше мне самому ходить во вдовцах.
— Типун тебе на язык, — улыбается Мери.
До Наны лишь теперь доходит смысл Элгуджиных слов, и она звонко хохочет.
— Мери уже шестая по счету жена этого льва, — говорю я Нане.
Нана вновь хохочет, думая, что я шучу.
— Напрасно смеешься, я не шучу. Мери, скажи хоть ты, разве это неправда? — поворачиваюсь я к жене Элгуджи.
— И
— Ничего подобного, шестая, — упрямо повторяю я.
— Вот это понимаю, ловкач, да и только! — с непритворной грустью говорит Сандро, семидесятилетний сухощавый старик с блестящей лысиной. — Я не смог даже с одной женой развестись, а он шестерых окрутил и хоть бы хны.
— Невелика наука, дорогой ты мой дядя Сандро! — говорит Элгуджа, протягивая стакан Жоре. — Это с первой женой трудно расстаться, а потом уж все идет как автоматная очередь — одна за другой, одна за другой.
Нана от души хохочет, и я вижу, как сверкают в отсветах пламени ее белые крупные зубы.
Все смеются так, словно впервые услышали шутку Элгуджи. Я сам слышал ее не раз, а о местных жителях и говорить не приходится.
Нана воспринимает все эти шутки и остроты первозданно и незамутненно. Она убеждена, что они рождаются сию минуту тут же.
— Не беспокойся, дорогая Мери, — продолжает Элгуджа, — тебе уже нечего переживать. Лишь женившись в шестой раз, я пришел к выводу, что все вы один фрукт! Так что, мой Сандро, — обратился он к старику, — не отчаивайся. Лучше уж остановиться на первой и сохранить ее до последнего дня. — Заразительный смех Наны придает речам тамады большую остроту и выразительность.
— Если послушать тебя, так все женщины в мире одинаковы, — говорит Амиран, зная, что Элгуджа еще не исчерпал свой смеховой материал, разворачивающийся по раз и навсегда заданному сюжету. Этот вопрос был необходим, чтобы игра продолжилась. Я хорошо знаю, как ответит на этот вопрос Элгуджа, но делаю вид, что слушаю с неослабным вниманием. Теперь всех присутствующих интересует лишь реакция Наны, словно все только тем и озабочены, как получше развеселить Нану.
— А как же! Ты, сдается мне, только сейчас это и уразумел? — отвечает Элгуджа так, будто ответ его созрел сию минуту. — Все женщины одинаковы, дорогой мой Амиран, только фамилии у них разные.
Нана покатывается со смеху. Она ребячливо всплескивает руками и заливается в полный голос.
— Чтоб тебе пусто было! Вот попотчую тебя, тогда узнаешь! — притворно замахнулась ступой Мери, как будто не слышала этого по крайней мере раз сто.
— Все женщины одинаковы, только фамилии у них разные, — тоном, не терпящим возражений, утверждает Элгуджа. — Так да здравствуют наши женщины!
Я встаю и целую каждого сидящего за столом. Я всех очень люблю, но сегодня мне хочется особо обласкать каждого. Я им безмерно благодарен за то, что они так тепло приветили мою Нану.
«Моя Нана» — эти два слова застали меня врасплох. Горячая волна бросилась мне сначала в голову, а затем с громадной скоростью захлестнула всего меня.
Я опорожняю свой стакан и делаю Элгудже знак, что пора пить большими сосудами.
Внезапно скрипнула дверь. Воцарилась тишина, и все одновременно оглянулись на этот скрип. Я вздрогнул и вскочил на ноги. В дверях стояла Элене, удивительно красивая пожилая женщина, рано овдовевшая и бездетная.