Годзилла
Шрифт:
Я воспользовался случаем и погряз в рядах книжных полок. Не сказать, что там было густо с достойной литературой, но парочку авторов я для себя всё-таки приметил, однако брать с собой в роту долго не осмеливался. Кесарчук ещё на входе строго заявил:
– Желательно увижу кого за чтением, вызубрите у меня весь устав. А книги берите, пусть Вера видит их, но только в тумбочках, да и комбату спокойнее будет, вдруг проверка.
Брать книги с твёрдой обложкой я не стал, мне срочно нужно было найти старую книжку и в мягком переплёте. Я уже давно чувствовал голод по чтению. Гнусные государственные газетёнки на информационных часах
Ближе к концу сеанса я откопал на нижней полке маленькую книжицу воспоминаний Антуана де Сент-Экзюпери и тут же прибрал её к рукам.
У меня давно созрел план, брать чтиво с собой на пост в выходные дни, когда калитка закрыта и никого нет. Прикрыв книгу телефоном и бумажкой с фамилиями генералов, можно было преспокойно себе предаваться увлекательному чтению, заранее припрятав её в отделении каликов на своей заднице.
В конце экскурса библиотекарша сообщила, что в части часто проходят поэтические и литературные вечера, приезжают писатели, и у того, кто сам пишет стихи, будет отличная возможность выступить перед всеми со своими творениями. Преисполнившись таким воодушевлением, я с надеждой, что ещё не всё потерянно, вышел вон.
***
Весна. Снег даже и не думает растаивать, а мороз крепчает, как на зло.
Жмём на костях, держим на вытянутых руках “красных драконов”, сидим на воздушном стуле, не курим, постоянно зубарим с уставов статьи. Видимо, так можно охарактеризовать караульную жизнь по первому.
Я заметил, что совершенно перестал улыбаться, и лишь настальгировал с однослуживцами по дому.
Лесович рассказывает мне истории о своих бурных пьянках в Барановичах, о работе на железке и бабах. Я молчу и с интересом слушаю его россказни, не потому, что мне нечего ему поведать, просто нет сил, да и понял бы он меня, обычный парень с обывательскими интересами и ценностями.
В моём желудке урчит от недоедания.
– Да, хотел бы я попить с тобой водочки под шашлычок, - говорю ему я.
– Приезжай! Вот дембельнёмся, соберу у себя весь наш период, нам будет что вспомнить и о чём поговорить, - потирая ладони, говорит Лесович.
– Это уж точно…
– До дембеля ещё, как до луны, “слонята”! Жиманите раз сто! – внезапно появившись, говорит нам Кесарь.
Кесарчук имел привычку подслушивать и неожиданно возникать в бытовке, заставая нас врасплох.
Со временем мы научились общаться шёпотом и ставить одного из своих “на фишку”.
В тот караул Дубков, главный по второму посту и по кухне, захотел поставить меня на кости. Видите-ли, ему не понравилось, что я медленно ем. Началась потасовка и я здорово оттолкнул этого женоподобного “недофазана” к кастрюлям. На кухню влетел Потап с Тавстуем и нас разняли.
Секач явился сразу за ними.
– Отлично, первый поединок состоится в три ночи, когда уйдёт проверяющий. Кто у нас сегодня ещё залетел?
– Гурский, Мука и Рацык, - сказал, появившийся в дверях Кесарчук.
К трём ночи нас успели конкретно измучать приседаниями и отжиманиями. К незнанию статей добавилась плохая уборка караулки. Секач придирался к малейшим пылинкам и мы могли полатёрить каждые пол часа. Силы были на исходе, на посту стоялось не в моготу. Мороз крепчал с каждой
Перед визитом последнего проверяющего, как правило, это всегда был дежурный по министерству полкан, Секач устраивал нам вводную, так полюбившееся ему нападение на второй пост. Мы хватали автоматы и выбегали без бушлатов на мороз. Пресовали один одного, имитируя нарушителей, качались по снегу. Потом он придумал шугать прохожих. Редкие парочки прогуливались за воротами в ночное время суток, а мы притаившись в кустах, поджидали когда они подойдут ближе, и по команде Секача подбегали к воротам, издавая истошные вопли. Право, в этом была некая доля веселья и меня забавляли испуганные лица гражданских, когда они в ужасе отпрянув, убегали прочь в ночную мглу Минска.
Мой первый поединок состоялся уже глубокой ночью. Уставший, голодный и злой, я всё же навалял Дубкову.
Под шумок из роты Секач брал боксёрские перчатки, и мы метелили друг друга по голове.
Секач был арбитром, остальные подсказывали, организовывая вокруг соперников дворовый кружок, подталкивая и покрикивая на нас, как на собак, на ставках.
Я разбил Дубкову нос и поставил ему на голове пару шишек. Он дрался, как кенгуру, выбрасывая впереди себя беспомощные руки, и я, выждав момент, нанёс ему пару-тройку роковых для него ударов.
Уже ближе к пяти утра, перед заступлением на пост, я сидел в бытовке со своими пацанами и с досадой говорил:
– Бляха, я типа учитель истории, с высшим образованием, а занимаюсь здесь всякой хуйнёй. Этот умалишенный лейтёха тот ещё гопарь, придумал какие-то игры, а мы и сделать ему ничего не можем. Забавно будет, если я пойду в школу и мне придётся учить его детей.
Секач появился совершенно неожиданно, как призрак.
– Иди сюда!
– рявкнул он на меня.
Я подошёл.
Он положил мне руку на шею, и притянул моё ухо к своим губам.
– Ты, “слон”, ебаный, даже и не думай говорить обо мне и моей семье! Понял?
В следующее мгновение я получил мощнейший удар под дых и отлетел к стене.
За десять минут до заступления, Секач разлил в коридоре два ведра воды и нам пришлось убирать её кусочками старой подшивы.
Секач ударил меня одного из первых, тем самым положив начало беспредела в карауле.
***
На концерте в Доме Офицеров дружно хлопаем в ладоши, глядя на выступление разношёрстной творческой шушеры. Слушаем военные песни, в основном поют на русском и о войне, что немного напрягает. Неужели там никто не слыхивал о рыцарях ВКЛ и героях Речи Посполитой, почему бы не спеть песни костюшковских косинеров или песен, которые пели повстанцы Калиновского? Правда, достала эта тематика ВОВ. И вообще, какое отношение к нам имеет имперская песня “Солдатушки, браво, ребятушки”?
"Фазаны", сидя позади нас, тычут нам в спины, чтобы мы активнее аплодировали певунам и певичкам, если кого прирубает, не брезгуют со всей дури отвешивать лобанов. А спать после бессонного караула, страх как охота. Ещё бы, просидеть полтора часа в тепле, только робот не клюнет носом. Я щиплю себя за ноги. Голова, как ватная, глаза слипаются, и просто невыносимо терпеть это сладчайшее чувство хотения сомкнуть веки. Вот, кажется, на секунду закрою глаза и голова беспомощно падает к груди...