Голоса возрожденных

Маслов Макс

– Сабис, нас не засекли? – тихонечко спросил он, избегая лишнего шума.

Юный Сабис, усердно посматривая в подзорную трубу, следил за передвижением Гарпиновских псов, благо сейчас они были заняты лишь королевой.

– Им не до нас, – обронил юнец. – Королева прощается со своими подданными. Стража должна быть начеку.

– А рихт [16] Сайленский подле нее? – поинтересовался Армахил, почесывая перстами зудящую бороду.

– Подле, – ответил Сабис, оскалившись пришедшим с побережья ветрам.

16

Рихт –

вымышленное звание, лицо, носящее этот особый титул, сродни лорду.

В этих ветрах, подобно ингредиентам в духах, чувствовались запахи бурлящего окружения. Свежий бриз океанской воды будто впитал в себя вонь птичьего помета. То были тупуины, манубасты, сибулы. Одни прорезали небо со свистом тревожной души, другие не могли летать, копошась клювами в плодородной почве. Но когда разношерстная толпа замахала сломанными ветвями дикой кэры, словно призывая духов прошлого, воздух наполнился запахом хвои и мелиссы. Юноша с чутьем вольного зверька умел отделять смрад от благовония, даже если все перемешалось.

Отложив подзорную трубу в сторону, он пригнулся к мешковатой сумке, лежащей в густой траве. Покопавшись в ней, юноша вынул пару листов тонкой бумаги и мешочек с измельченной дисовой травой. Его ловкие пальцы, рассыпав травку на папиросную бумагу, довольно быстро скрутили две самокрутки, одну из которых он отдал недоумевающему старику.

– Вот наглец, – прищурился Армахил. – Ты дал мне обещание, что не будешь курить.

– А вы, – усмехнулся Сабис, – что прекратите пить. Однако на вашем поясе алеет питейная фляжка.

– Я пил сто тридцать лет, – ухнул старик. – Бросить так быстро никому не под силу.

Паренек, помяв подушечками пальцев самокрутку так нежно, как прелести юных дев, незамедлительно поднес ее ко рту и зажал губами.

– Ну и?.. – глухо спросил он. – Так вы исполните обещанное?

Глаз опешившего старика задергался, а губы поджались, как у ребенка, познавшего обиду.

– Ну хорошо, хорошо, – забрюзжал Армахил. – Вот, я выливаю.

Его персты затряслись, когда желтоватое пойло, по запаху медовая брага, запенилось на зернистой почве.

– Хм, – улыбнулся Сабис. – Курить не буду. Да и как можно закурить, когда под рукой нет огня.

Его улыбка стала издевательски широкой, отчего Армахил поперхнулся старческой злобой.

– Ах ты пройдоха! – возмутился старик. – Ты обманул меня. И чему только тебя научил Мирдо.

Парень, смахнув прядь черных волос с лица, распрямился на солнышке, что выглянуло из-за туч. Его лучи пали на пядь обнаженной груди, не прикрытую тонкой сорочкой. Полупрозрачные волоски потянулись к свету, молодая кожа засияла подобно начищенному серебру. Увлеченный всем этим старик заалел ланитным жаром, как искушенный священник, но Сабис сбил с ног все его томление.

– Слава великой кэре, – зевнул он. – Мирдо учил меня другим навыкам, не тем, которыми обладают ваши разнеженные ученики, служители книгомора.

– О чем ты? – насупился старик.

– Об

умении гадить в цветочные горшки, – пошутил Сабис. – Вы случаем не вписали этот навык в ваши труды?

– Наглец! – выпалил Армахил. – И как я тебя терплю? Заставил хитростью вылить брату, вручил самокрутку, но осознанно забыл прихватить с собой лучину. Горе, а не ученик.

Сабис, убрав подзорную трубу в сумку, рассыпал на ближнем пустыре крошки хлеба, на которые сбежались розовые сибулы. То было милейшим проявлением юной души. А затем, вернувшись к старику, посмел его поторопить.

– Нам пора, – сказал он. – Время менять повязки вашему гостю. И не дай шестипалый бог, чтобы за нами увязался хвост.

– Эбус знает, где мое прибежище, – отрезал старик. – Вессанэсс запретила ему совать туда нос.

– Надеюсь, он не ослушается ее приказа, – обронил Сабис, накинув сумку на плечо. – Когда же ваша подруга вступит на Салкс? Уже давно пора.

Армахил пожал плечами. После отплытия Бирвингии в Аскию ее следы затерялись. Хотя по разговорам жителей фермерской общины к Батурскому балкону давеча прибилась почтовая сова.

«Наверняка королева скоро сообщит мне свежие новости, – думал старик. – Просто сейчас она вся в заботах».

– Не отставайте, – поторопил его Сабис.

– Иду, иду, – вздохнул Армахил, ковыляя следом за проворным юнцом.

Небо, прогрохотав, озарилось вспышками грозы. Можно было подумать, что тучи зависли лишь над Салксом. Сотни красноперых тупуинов, вперемешку с десятком белокрылых манубастов, кружили над пестреющим побережьем. Кэруны разного толка, кучкуясь на притоптанном песке, возносили над головами ветки красного древа. Представители фермерской общины прощались с двумя сотнями своих собратьев, детьми полей и скотских загонов, по-особому, повязывая на их головы белые ленточки.

– Да возвратятся сыны домой! Да ступят они на край своих полей! – слышались голоса.

На сорочках этих мучеников алела красная полоса, именуемая знаком добровольных страдальцев. Чуть дальше от них толпы Иссандрила в разноцветных одеждах воспевали храбрость сыновей своего града. Три сотни бравых дев и мужей кланялись шестипалому Богу, водруженному в песок в виде тотема, как и красному древу, скрученному из ветвей. На них не было сорочек, а красные полосы от подбородка до пупка размазались в движении разгоряченных тел.

В стороне, ближе к воде, ревели ученики Кэра-бата, уж кто-кто, а они не были добровольцами. Две сотни юношей, закончивших свое обучение в угоду зирданскому варвару, не верили в происходящее. Подле них расхаживал новый лидер Кэра-бата, Циберий, неуместно ставящий им в пример бывшего раба зирда – Армахила, сумевшего выжить и сбежать с огненной земли. Но этот единичный пример нисколько не утешал юнцов, в основном невольники Песта заканчивали свои мучительные дни в оковах рабов.

Недостающие триста душ подоспели с трудовых колоний во главе со своим старостой Мирдо. В этот час его кухарки под крылом добродушной Порсизы, раскинув полевые кухни, готовили кашу из тифилового зерна для тех, чей путь продолжался в оковах.