Горицвет. лесной роман. Часть 2
Шрифт:
За обедом Жекки сказала о своем отъезде в деревню. И Николай Степнович, и Ляля встретили это известие довольно спокойно, впрочем, зная сестру, Жекки предполагала, что на самом деле, Ляля, конечно, огорчилась. Выражение суровой озабоченности не покидало ее лица почти все время, пока продолжался обед. И Жекки хорошо понимала, что это выражение предназначалось отнюдь не расшалившемуся Юре.
– Ты знаешь, что я обычно прекращаю любые разговоры, когда они вырождаются в банальное сплетничанье, - холодно начала Елена Павловна, запершись вместе с Жекки в гостиной, наполненной густым приторным запахом роз.
Ярко полыхая над круглым столом, розы словно бы покорили все замкнутое
– Ну, еще бы, - сказала она, вдохнув свежего воздуха.
– Я тоже не выношу ваших добрых инчан с их базарными пересудами.
– Жекки, - сказала Ляля, не меняя тона и глядя на сестру воинственно блестящими глазами, - я ничего не говорила тебе вчера, хотя уже вчера мне дважды довелось слышать, как о тебе рассказывают вещи совершенно недопустимые.
– Не обращай внимания, Лялечка. Это все от безделья. Поговорят и перестанут. Ведь нашим кумушкам дай только повод. Сегодня - я, ну а завтра пропадет бочонок тухлых сельдей у Ахросимова, или старая ведьма Брынкина за ужином подавится куриной косточкой. И тема разговоров тотчас переменится, вот увидишь.
– Видишь ли, на сей раз, о тебе болтают не только кумушки. Это бы полбеды. Дело в том, что весьма уважаемые дамы... дошло до того, что о тебе заговорили в доме Беклемишевых и даже в нашем кружке, где, уж поверь мне, пошлым сплетницам нет места. И я, как старшая сестра, я просто обязана узнать, правду ли говорят все эти люди.
– Ну что же, узнай правду.
– Жекки, ты ездила на Вилку?
Жекки поджала губы, но глаз не опустила, а наоборот устремила взгляд с предельной прямотой на глаза сестры.
– Ну и что же?
– спросила она, почувствовав, как вся скопившаяся за день раздраженность вот-вот прорвется наружу.
– Ты еще спрашиваешь?
– чуть не задохнулась Елена Павловна.
– Да ты что, притворяешься или действительно сошла с ума? Как ты могла даже додуматься до такого! Да ты хоть понимаешь, что это пятно, это позорное пятно не только на твоем имени - до него тебе, как я понимаю, давно нет дела - этот позор ляжет на всех нас, твоих родных. Разве ты не понимаешь, что такое уездный город, и даже губернский город и его общество? Наше общество, где мне и тебе, и нашим мужьям и детям еще жить. А ты подумала о маме и папе? Как мне им теперь смотреть в глаза, как ты им будешь смотреть в глаза? Ты подумала?!
– А мне интересно, - сказала Жекки голосом, срывающимся от гнева, - почему это ты за целую неделю, пока я живу в городе, ни разу не спросила меня, как идут дела в Никольском. Между прочим, это наше имение, если ты еще помнишь. Тебе почему-то не приходило в голову узнать, что там происходит. Как выгорают на корню поля. Как от жары болеет и дохнет скотина. Как после жатвы стоят полупустые амбары. Как нечем платить не то что по векселям, но даже мужикам за сделанную работу. Тебе отчего-то не пришло в голову узнать, как я буду платить по закладной. Да, да, той самой, в Земельном банке. Или я должна подумать, что ты останешься равнодушной, если нас с Аболешевым вышвырнут на улицу. Но главное - Никольское! Ты думаешь, мне было бы легче смотреть в глаза папе, если бы наша земля ушла в чужие руки, чтобы ее продали каким-нибудь проходимцам или порвали на куски, как старую ветошь. Ты думаешь, ему будет легче простить меня
Елена Павловна слушала, не перебивая. Только ее строгое лицо хмурилось, становилось серьезнее. Когда Жекки остановилась, тяжело переводя дыхание, Ляля посмотрела на нее с какой-то внезапно вспыхнувшей гордостью. И Жекки поняла, что сестра уже готова по обыкновению перевалить на себя львиную долю вины и принять все причитающиеся ей обвинения за то, что не досмотрела, не разузнала, не поддержала. Однако, что-то самое существенное, вызвавшее ее недовольство, осталось непоколебимо. Светлые глаза Ляли по-прежнему смотрели наставительно и строго.
– Ты не должна была опускаться до всего этого, Жекки, - сказала она.
– Не должна. Я уверена, что папа сказал бы тебе то же самое, и еще, возможно, скажет. И уж если действительно, ставить его, или кого-то из нас перед выбором - наша земля, или наше честное имя, не сомневаюсь, что каждый из нас выберет второе. И ты сама это прекрасно знаешь, не можешь не знать.
Жекки поняла, что проигрывает. Под влиянием мягкой и холодной убежденности сестры ее прежняя уверенность в своей правоте мало-помалу блекла и приобретала какие-то разрушительные свойства. Жекки уже не знала наверняка, как знала всего несколько минут назад, имела ли она право вести себя со столь вопиющей смелостью. Немедленно вспомнился разлетающийся стеклянный звон разбитого зеркала с отраженным в его осколках бледным лицом какой-то обезумевшей незнакомки - ее собственным лицом, - и Жекки почувствовала, как едкий огонь стыда подкатил к самому сердцу. И все-таки то же сердце, в то же самое время говорило ей, что тогда, в трактире Херувимова, она не в силах была удержаться от этого безумия. Слишком глубокая рана кровоточила в ней, слишком живая боль вырывалась наружу.
– Ты была там с Грегом?
– услышала она новый тягостный вопрос.
– Да. Но, надеюсь, ты не думаешь... он просто провел меня в игорный зал. Без него меня не пустили бы, а мне очень нужно было туда попасть.
– Жекки, - Ляля устремила на заблудшую сестру вновь засветившиеся холодным осуждением сверкающие глаза, - ты не забыла, что ты замужем?
– Нет, не забыла. Аболешев, к твоему сведению, не дает мне случая забыть об этом.
– Ты понимаешь, что Павел Всеволодович мог слышать все то же самое, что слышала я, и что его мнение о Греге, в отличие от моего, далеко не так благоприятно, чтобы ты знала.
– Неужели?
– Ты не допускаешь, что его отъезд...
– Нет, не допускаю. И вообще, считаю, что этот разговор зашел слишком далеко, и не к чему хорошему не ведет.
– Но послушай меня, Малышка, - голос Ляли опять смягчился, словно повинуясь другому напору чувств, теснившихся в ее душе, - он... Павел Всеволодович во мнении общества в любом случае будет оправдан, а ты осуждаешься всеми уже теперь.
– Аболешев не бросит меня из-за мелочных сплетен. Если ты об этом.
– Я не только об этом. Теперь тебе трудно будет появляться на людях в Инске, а возможно, и в Нижеславле, потому что слухи и суждения распространяются очень быстро. Все приличные люди тебе откажут. Ты не боишься?