Горькое счастье: Собрание сочинений

Алексеева Лидия Алексеевна

«То сверкнет, то затонет…»

То сверкнет, то затонет Черным боком скала – Плеск прозрачных ладоней О нее без числа: Приливают упруго, Отступают, журча, – Три столетья – и угол Стал круглее плеча. Семь столетий – и выем, Крабу влажный навес: Им не к спеху, стихиям, Им не надо чудес.

«Да, безнадежность – тоже утешенье…»

Да,

безнадежность – тоже утешенье: Покой и легкость, нечего терять. И только сердца теплое биенье И под рукой послушная тетрадь. А целый мир могуче и покорно Цветет в моем распахнутом окне, И созревает, и роняет зерна, И прорастает песнями во мне.

ПРОЗРАЧНЫЙ СЛЕД. Третья книга стихов. (Нью-Йорк, 1964)

Посвящаю памяти моей матери

Клавдии Владимировны Девель

«Слоятся дыма голубые складки…»

Слоятся дыма голубые складки, Опал костер, мерцает рыхлый жар, – Но подметенных листьев отпечатки Еще хранит осенний тротуар. Сгорело всё, что эта жизнь дала мне, Подметено. И пепел сер и чист. И лишь стихов прозрачный след — на камне Запечатленный лист.

«Собирать слова, как в поле маки…»

Собирать слова, как в поле маки, Что зовут и тех, кто не искал? Нет, в подводном пробираясь мраке, Отрывать, как ракушки от скал, — Чтобы в окровавленных ладонях, Задыхаясь, вынести на свет: Даже если их никто не тронет. Даже если в них жемчужин нет.

«Согреться — да не знаю, где бы…»

Согреться — да не знаю, где бы… Лишь снега синяя верста Да замороженного неба Оранжевая пустота Вдруг первый огонек селенья И запах дыма и костров, — Как первый вздох стихотворенья, Еще не слышащего слов… Слова клубятся где-то выше, Еще их темных, не прочесть… Пусть над окном не видно крыши, Но, если светит, крыша есть.

«Украдкой море удалилось…»

Украдкой море удалилось, От черных скал отведено, Для всех — на милость и немилость — Открыв обманутое дно, Брожу. Ракушки ноги колют. В корытце каменном вода. Лежит в теплеющем рассоле И задыхается звезда. Слова – как лужи, гнилью пахнут. Мой дар — ты жив или не жив? И ты глазам земли распахнут, Как иссякающий залив. И блекнут водорослей пятна. И сохнет мелкий водоем… О, как мы все волны обратной, Воды животворящей ждем!

«Из моего дыханья…»

Из моего дыханья И радуги сквозной Он

круглым колыханьем Взлетает надо мной. И ветер изобильный Несет его, маня, От блюдца пены мыльной, Соломинки, меня… Земные путы эти На миг, но превозмог. Прими, высокий ветер, Мой самоцветный вздох!

«Всех дел не переделаешь…»

Всех дел не переделаешь, Всех писем не напишешь, Всех книг не перечтешь, — Всё ближе стужа белая, Зимой последней дышишь, Последний ветер пьешь. И вспыхнула магнезия, Поймала блеском голову Холодную в гробу, — Но ты, моя поэзия, Не в раме гладиоловой, Не желтый блик на лбу, — В тебе движенье теплое, Тебе вольней и выше, Чем побежденной мне: Как в летнем небе облаку, Как ласточке под крышей, Хвоинке на сосне.

«Мальчик бросил камень в пруд…»

Мальчик бросил камень в пруд, По воде круги идут: Кольца зыби золотой На воде его густой. Кто о камне пожалел? Камню – каменный удел. Пусть лежит себе на дне В безнадежной тишине.

«Лиловой кляксой ярко расплылось…»

Лиловой кляксой ярко расплылось Написанное в день еще недавний – Бессмысленно, и горько, и тепло Химическим карандашом на ставне, Когда уже решили, что — конец, Когда прощать не стало больше силы. Легко и пусто пальцам без колец, Губам без слов «любимая» и «милый». Осталась только ласковая есть В округлых «л» подчеркнутого слова. Шел ливень. Смыл. И вот – нельзя прочесть. Всё утонуло в лужице лиловой.

«Так проходили дни впотьмах…»

Так проходили дни впотьмах, Был плеск дождя несносен, — Зевая, подошла зима И заменила осень. И вдруг в линялом феврале, Совсем непроизвольно, Как будто звон по всей земле Пролился колокольный. И жидкий, лиловатый лес, Продутый сквозняками, Стал чудом из семи чудес И в заговоре с нами: То пряча пальцы в рукава, То растирая щеки, Мы долго спорили сперва О Бунине и Блоке. И март зажег голубизну, Овеял светом дали, – Но лес таил свою весну И мы свою скрывали, – Пока не зацвели кусты, И вдруг, в конце недели, Мы очутились — я и ты – В доверчивом апреле.