Хождение Восвояси
Шрифт:
Лёка тоже прислушалась, потому что разглядывать тут было особо нечего. Казалось, содержимое любой лукоморской свалки было в разы новее. Но первым и единственным, что уловил ее слух, был вокал брата, проникновенно мычавшего себе под нос: "И дождик закапал… и буквы и строчки… заплакали вдруг… Найдите собаку… найдите собаку… вернись поскорее… мой маленький друг". Девочка попыталась прислушаться к звукам атаки на магию дома, но тоскливое мычание Ярика перекрывало всякую возможность расслышать хоть что-нибудь. По лицу Чаёку было понятно, что ее попытки
– Яр, помолчи минутку, а?
Княжич сконфуженно хмыкнул:
– Да вот, привязалась… Как муха!
Девушка, пользуясь затишьем, запрокинула голову, развела руки и замерла, чуть покачиваясь.
– Кто привязался? – не понял Мажору, на всякий случай готовый выступить на защиту чести Ори-кун и ее права привязываться когда и к кому угодно.
– Не кто, а что. Песня детская. Лукоморская, – с готовностью пояснил мальчик. – "Висит на заборе, колышется ветром, колышется ветром бумажный листок. Пропала собака, пропала собака, пропала собака по кличке Дружок".
– Очень своевременная песня, – невесело одобрил Шино.
– Она у меня и так полчаса на языке вертелась, а на свитке том рисунок увидел – и прорвало, – Яр виновато пожал плечами.
– Какой рисунок? Где? – насторожился Хибару, готовый сорваться с места в поисках очередной собаки.
– Да вон там, – мальчик кивнул на так и не подобранные свитки. – На дальнем. Где пагода, дождь льёт, и солнечное затмение.
– Что?! – вскричали на этот раз вамаясьцы хором, и как один ринулись к распластавшейся в пыли картине.
– Что, что, что, где?! – чувствуя себя обойденной, кинулась за ними Лёлька, а вслед за ней и брат, трепеща от мысли, что сказал что-то святотатственное или нелепое о каком-то важном событии империи.
– Собака!!! – было следующим коллективным вамаясьским словом.
– Кто?! Где?! – ничего не понимая, Ивановичи поднырнули под локти взрослых и вперились ищущими взглядами в полувыцветший от времени свиток.
– Вот! – радостно воскликнул Мажору, тыча пальцем в нечастое – особенно на картинах – астрономическое явление.
– Да где же?!
– Затмение! – возбужденно сверкая глазами, обернулся к лукоморцам Забияки. – В Вотвояси про затмение говорят, что солнце пожирает небесная собака!
Не дожидаясь всеобщего вердикта, Чаёку опустилась на колени, простёрла руки над картиной – и лицо ее засияло.
– Это оно! Сейчас я…
Но в то же мгновение стена дома вспыхнула ослепительным алым светом и брызнула камнями.
– Вот они!!!.. – было последним, что услышала Лёлька перед тем, как темнота поглотила их всех.
Второй раз за полчаса Лёлька очнулась оттого, что ее кто-то нес на руках. Но, памятуя прошлый опыт, бодаться и кусаться на поражение она не спешила. Не подавая виду, что уже присутствует в этом мире не только как объект для переноса, она приоткрыла глаз и зашарила взглядом по доступным окрестностям.
Впрочем, много
У правого бока, она почувствовала, бережно положили кого-то небольшого. Ярик? Слева – другое тело. Мажору? Сзади с приглушенным стуком приземлились еще несколько, сваленные не так любезно. Чаёку, Забияки и сенсей?
Взгляд девочки забегал по сторонам – насколько далеко мог убежать в ее не наблюдательском положении. Ограды больше не было – лишь обугленные обломки, торчавшие тут и там, словно гнилые зубы. Сада камней, сада деревьев и прочих архитектурных и растительных украшательств почти не осталось тоже. Более того, если бы она не знала, что их извлекли из тайных подвалов дома в Запретном городе, то приняла бы это место за трущобы, куда угодила молния. Раз сто пятьдесят за полчаса. Нерояма… Тонитама… Дровосеки, Икота, Пахудэй, и остальные, чьи имена не услышала или не запомнила – где они? И что теперь будет с ними, иноземными заложниками, и с теми, кто им доверился?
Холодное озерцо страха растеклось вокруг ее желудка, быстро превращаясь в Ледовитый океан. Больше всего сейчас ей хотелось вскочить и, утирая на ходу сопли и слёзы, броситься бежать под теплое крылышко матери или в уверенные объятия папы. Но какими бы радужными ни были их с братом надежды, ни мамы, ни отца поблизости не было. А это значило, что сильной, изобретательной и несгибаемой придётся быть ей самой. Для этого надо было лежать тихо и слушать внимательно, подкарауливая единственный шанс, который даст им возможность уцелеть.
– Неразумный, самонадеянный человек… – голос Таракану, меланхоличный, но не лишенный довольства, прозвучал над ней, и все размышления вылетели у неё из головы.
Если бы сытый крокодил мог мурлыкать, это звучало бы именно так. Вслед за словами раздался удар и глухой звон – как костяшками пальцев по железному столбу.
– Рассчитывать, что израсходовав все силы на ловлю амулета, да еще с комори, воткнутым в камень, сможет справиться хотя бы с нашими учениками…
– Он раздолбил ограду половиной из них, а вторая половина еле стоит на ногах – те, у которых они остались, конечно.
– О, не драматизируй, пожалуйста, Кошамару-сан, – довольства в мурлыканье поубавилось – не исключено, пропорционально количеству ног в их компании. – Я помню, что он твой брат, а верность семейным узам находится в числе первейших добродетелей настоящего самурая… и мага, конечно… но ты-то свой выбор уже сделал. Его заклинания не имели полной силы, и через сутки, максимум неделю, все ласты, щупальца и отростки регрессируют в исходное состояние.
– А злополучные Наоко Ивухо и Ногунада Обути?