Хозяйка расцветающего поместья
Шрифт:
— Прощай, сенокос, — поморщился пожилой помещик, сосед Зарецкого. — А то и жатва. Хорошо, я найму людей со стороны, а крестьяне?
— Так на то мы и облечены властью и знатностью, чтобы помочь крестьянам в подобных случаях, — вмешалась я. — Не просто же так за недоимки по подушной подати в тюрьме окажемся мы, а не они.
Собрание зашепталось — кажется, эта мысль до того приходила в голову не всем.
— Ничто не мешает соседям договориться между собой и послать своих людей поработать на соседних полях, пока собственные работники не могут покинуть деревню, — сказал Виктор. —
— Но торговля… — задумчиво покачал головой Денис Владимирович.
— Да, остановка торговли — это прямой убыток. Но, допустим, мы решили оставить все как есть. Все мы знаем, как живут крестьяне: в одной избе, в одном помещении вся семья от стариков до младенцев. Заболеет один — заболеют все. В Бережках, что недалеко от Отрадного, десять дворов, в Черноречье — тринадцать. Шесть-восемь душ обоего пола, включая детей, в каждом дворе. Итого больше полутора сотен душ. Как показывает опыт Понизовья — умирает четверо из десятка. Так что лучше — лишиться части прибыли от торговли и, возможно, сорвать сенокос или потерять пять дюжин душ? — Виктор в упор посмотрел на Зарецкого.
— Которые, между прочим, работать будут не только в этом году, — заметила Мария Алексеевна. — Княгинюшка тут про подушную подать помянула. А я добавлю: до следующей ревизской сказки подать будут требовать по душам учтенным, а не живым. Смогут ли ваши мужики заплатить за себя и за мертвых, если сенокос и жатва сорвутся не из-за карантина, а потому что половина работников в могилу легла? По мне, и обсуждать больше нечего. Проголосуем, да и дело с концом.
— Все согласны перейти к голосованию? — спросил Виктор.
— Я продолжаю настаивать…
— Евгений Петрович, — перебил его муж Оленьки. — Если вы так уверены, что от ваших мер будет пользы больше, чем от тех, что предлагает князь Северский, — то почему вы здесь, а не в Ольховке, рядом с Иваном Михайловичем и Матвеем Яковлевичем?
— За лечение мужиков мне уезд не платит, — фыркнул Зарецкий.
— Тогда я предлагаю следующим вопросом поставить на голосование оплату работы докторов, — неожиданно твердо сказал Денис Владимирович. — Это все равно будет выгоднее, чем оставить все как есть.
Присутствующие снова переглянулись — заметно было, что энтузиазма эта идея не вызвала, и я их в чем-то понимала. Хоть все собравшиеся и считались богатыми хозяевами, мало у кого был реальный капитал, как у Виктора, большинство жили доходами со своих земель, и сейчас будущее выглядело для них непредсказуемым.
— В этом нет необходимости. Оплату работы Ивана Михайловича и Матвея Яковлевича я беру на себя, — сказал муж.
Люди запереглядывались, зашептались облегченно. Денис Владимирович поклонился.
— Благодарю. Тогда давайте вернемся к голосованию по поводу карантинных мер.
Голосование было тайным. Всем присутствующим раздали шары. Председатель совета вызывал каждого по алфавиту к накрытому тканью ящику из двух отделений.
Когда последний проголосовавший отошел от ящика, секретарь поставил его перед Виктором. В зале повисла тишина, даже шелест дамских платьев стих. Я поймала взгляд свекрови — она едва заметно кивнула мне. Марья Алексеевна улыбнулась:
— Не бойся, княгинюшка, здесь почти все — люди разумные.
Зарецкий проворчал себе под нос что-то не слишком вежливое.
Виктор неторопливо снял покрывало. Его движения казались спокойными, но я заметила, каким напряженным сделался его взгляд. Он начал вынимать шары — один за другим, раскладывая их в две кучки. Мне хотелось зажмуриться, но я заставила себя смотреть. От этих шаров зависели жизни людей — и в Ольховке, и в других деревнях уезда.
Три четверти присутствовавших оказались на нашей стороне. Похоже, Виктор не бросал слов на ветер, когда обещал мне подпортить репутацию доктора в местных гостиных. Я выдохнула, только сейчас поняв, что забыла дышать.
По залу прокатился еле слышный шепот — кто-то удовлетворенно хмыкнул, кто-то разочарованно заворчал.
— Разрешите откланяться, — процедил Зарецкий.
— Всего доброго. — В безупречно вежливой улыбке Виктора проскользнуло что-то хищное. — И напоминаю всем присутствующим, что дворянский совет вправе исторгнуть из рядов дворянства тех, кто отказался выполнять принятые советом решения.
Люди зашевелились: кто-то выпрямился в креслах, кто-то, наоборот, словно пытался стать меньше. Денис Владимирович одобрительно кивнул, старая княгиня поджала губы, расцарапанный хлыщ побледнел. А доктор… Доктор смотрел на Виктора так, будто хотел испепелить его взглядом, и я невольно порадовалась, что это всего лишь метафора.
Глава 44
Пару дней мы прожили спокойно. Иван Михайлович писал из Ольховки дважды в день. Новые заболевшие появлялись, но только среди контактных. Похоже, мы успели вовремя, изолировав их и продезинфицировав все деревенские колодцы.
Императрица, до которой дошли посланные Виктором через влиятельных знакомых известия, решила уезд не покидать, чтобы не создавать панику. Она повелела издать указ, в котором перечисляла меры по профилактике и борьбе с болезнью, и разослать его по всем губерниям, «дабы власти знали, с чем дело имеют и как с оной напастью справляться». Все перечисленные мною меры остались без изменений, разве что добавили длительность карантина, похоже, из соображений «на всякий случай». Я так и не поняла, то ли лейб-медик оказался человеком с широкими взглядами, то ли императрица просто не стала ни с кем консультироваться, поверив письму князя Северского и приложению от Ивана Михайловича. Доктор всячески рекомендовал предложенные методы, особенно меры лечения, «имеющие разительный контраст в пользе с рекомендациями данелагских коллег».