Хозяйка расцветающего поместья

Шнейдер Наталья

Успели запрячь лошадей, на случай если все же придется стремительно убираться. Спрятать под замок то, что не хотелось бы потерять, и навесить защитные заклинания. У Федора Игнатьевича магия оказалась электрической, как и у меня, так что я надеялась, что полезших удастся отпугнуть, не убивая. Подготовить «закладки» по периметру поместья. Я плохо разбиралась в боевой магии, но, как я поняла из объяснений Федора Игнатьевича, это были заготовки заклинаний, которые можно активировать быстрее, чем плести новые. Удержать под защитой все поместье не смог бы ни один маг, но мы опять же надеялись, что достаточно будет прикрыть только какой-нибудь участок, шарахнув как следует,

если толпа ломанется. Едва ли среди мужиков найдется хороший стратег.

Петр выслушал приказ караулить рядом с лошадьми, и этот приказ ему явно не понравился. Конюх помолчал, собираясь с духом, и сказал:

— Настасья Павловна, дозвольте у вас за спиной постоять. Я, конечно, не как господа, молоньями али огнем кидаться не умею, да хоть будет кому вас до лошади дотащить, ежели, не ровен час, споткнетесь али что. Бегать-то вам сейчас… — Он бросил красноречивый взгляд на мой живот.

Кобуры для оружия в доме не было, и, зарядив пистолеты, я обмотала талию кушаком, заправив оружие за него. Чувствовала я себя, конечно, идиотски — словно играю в пирата, тем более что роль попугая на плече взялся исполнять Мотя, как взобравшийся на меня, так и не слезавший. Будь ситуация чуть менее опасной, повеселилась бы от души. Однако этот обмотанный вокруг талии пояс показал и то, что я до сих пор успешно скрывала. Взгляд мужа то и дело возвращался к моему животу, да и отставной поручик хмурился, глядя на меня. Готова была поспорить — оба уже пожалели, что разрешили мне остаться и не попытались выставить силой, если не удастся уговорить. Но слово не воробей, особенно дворянское, а я изо всех сил старалась не давать им повода передумать.

— Оставайся, — разрешил Петру Виктор. — Поводья держать любой мальчишка сможет, а вот барыню уволочь, если что, не каждому под силу.

Марья отказалась прятаться с остальными женщинами.

— Да что ты, касаточка, разве ж я тебя брошу! — возмутилась она. — К тому же кто с мужиками-то поговорит по-свойски? Петька, конечно, умный, да язык у него не тем концом подвешен. А вы, баре, и вовсе по-чудному да по-ученому баете.

Я фыркнула, но Марья была непреклонна.

— И тебя тоже частенько заносит, хоть и видно, как стараешься, чтобы и простые люди поняли да прониклись. Так что останусь я.

Доспорить мы не успели: с улицы с шумом примчался мальчишка, выставленный дозорным.

— Идут! От реки идут, скоро тут будут!

Несмотря ни на что, я выдохнула. От реки — это значит с «парадной» стороны, где забор и ворота. Значит, хотят сперва высказаться, прежде чем громить. Да и ограда, хоть и ненадолго, удержит толпу, если что пойдет не так.

— Настя, может, все же уедешь? — спросил Виктор, но по тону его я поняла, что он не надеется на мою разумность, и потому лишь молча покачала головой. Сжала его руку — одно это прикосновение наполнило меня уверенностью и силой. Здесь те, кого я люблю, и я не могу их подвести. Значит, и не подведу.

Так, держась за руки, мы и двинулись к воротам.

Глава 45

Их действительно было много — человек шестьдесят. Но все же не так много, чтобы в момент смести боевого мага, просто мага, кое-что умеющего, и заготовленные заклинания — и у меня слегка отлегло от сердца. Слегка, потому что устраивать бойню по-прежнему не хотелось. Взгляд выхватил в мельтешении лиц знакомые: вон той бабе я помогала разродиться, когда ни баня, ни перешагивание через порог, ни жевание волос не спасли. Честно говоря, я и сама не надеялась на благополучный исход, когда меня

позвали, но едва положила руки на живот — слишком уж широкий — чтобы проверить положение плода, как тот тут же перевернулся, как полагается. Дальше оставалось только дать природе и измученной женщине завершить свое дело. Хорошо, что в этом мире случаются чудеса. Плохо, что недавно родившая, вместо того чтобы возиться с малышом, схватилась за вилы. Но, возможно, именно страх за ребенка и привел ее сюда. А вон тому мужику я вправила вывих. Мужчина встретился со мной взглядом и отвел глаза. Может, все-таки получится решить дело миром?

— Здравствуйте, гости дорогие! — Мой голос не дрожал, и усмешку удалось спрятать. — С чем пожаловали?

Мужик, которого я узнала, попятился, будто желал затеряться за спинами остальных — при его богатырском росте задача невыполнимая. Кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то опустил вилы. Но тут из толпы раздался то ли высокий мужской, то ли низкий женский голос:

— Разве ж дорогих гостей пистолями привечают?

Люди снова загудели, заволновались. Марья, до сих пор стоявшая за моей спиной, решительно сдвинула меня в сторону.

— Это кто там такой шустрый? — Она вгляделась в людей. — Яшка-косой? Выходи, не боись, барин убогих не забижает. — Она покачала головой и добавила вроде бы тише, но так, что наверняка прекрасно услышали все: — Вот ведь, нашли за кем следом бузить. Он же с тех пор, как с полатей мальцом еще свалился, дурит. Ладно бы юродствовал, юродивые — люди особые, их устами господь с народом говорит. Так ведь дурень дурнем, только что ложку в ухо не тащит…

Она высмотрела в толпе еще одно лицо.

— Ванька, а ты ж умный мужик, тебя-то чего сюда принесло?

«Ванька» с седыми нитями на висках, но еще крепкий, почесал бороду.

— А я чё, я со всеми…

Вокруг захихикали, и он развел руками:

— Затмение какое-то нашло, баб Марья.

Нянька едва заметно пихнула меня в бок. Я поняла ее. Толпа страшна своей безликостью — и в этой безликости может творить величайшие преступления. Но порой способна и на удивительную мудрость, если найдется подходящий вожак.

— Иван… — Я указала на мужика. — Нянька моя говорит, ты человек умный, а она в людях не ошибается. Выйдешь, скажешь за всех, что вас так растревожило, отчего за топоры да вилы взялись?

Мужик заозирался, явно колеблясь. Толпа загудела. Кто-то понукал «парламентера», кто-то пытался отговорить.

— Да чё с ней балакать, она же барыня, народу не знает, — воскликнул все тот же визгливый голос.

— Ты, Яшка, помолчи, — оборвала его какая-то баба. — Наговорил уже. Иди, Ванюша, скажи за все обчество.

— А староста где? — выкрикнул кто-то еще.

Из толпы начал проталкиваться еще один мужик, постарше, но не старик. Его появление, кажется, подбодрило Ивана.

— Один я, барыня, не пойду. Ежели ты всерьез поговорить хочешь, то дозволь вон старосте да еще мужикам, которых мир уважает, выйти. Да пообещай, что невредимыми со своего двора уйти дозволишь.

Я сняла с шеи «образок» — пламя с тремя языками, который Марья упросила меня носить с тех пор, как узнала о моей беременности. Показала его людям, поцеловала.

— Клянусь, что ни я, ни мои люди не задержат и не обидят переговорщиков, если и вы не обидите меня деянием или пусть покарает меня и моего нерожденного ребенка.

Люди переглянулись. Федор Игнатьевич перевел:

— Если в запале кто барыню ругательски обругает, ничего не будет. Но кто попробует руки распустить — самолично шею сверну, и слова барыни это не нарушит.