Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
— Ты все еще хочешь пива?
Сотник, ожидая подвоха, в ответ лишь пожал плечами.
— Ты получишь свое пиво. Каждая сотня получит по два бурдюка пива. Не больше. До глубокой ночи все должны веселиться, переговариваться, смеяться, орать песни. Чем громче, тем лучше. Это приказ. И представьте, что я выдал вам не по два бурдюка, а по десять. Но ближе к утру на наших позициях должна стоять тишина. Пусть поверят, что мы кутили всю ночь, захватив пивоварню, и теперь отсыпаемся. Это притупит их бдительность. Мы ударим за час до рассвета. К этому времени две отдохнувшие сотни Хавшаба
Глаза Таба-Ашшура нашли Шимшона. Теперь командир говорил только с ним.
— Внесите в их ряды панику и хаос. Стяните на себя все силы. Идите ко дворцу, нигде не останавливаясь. Не распыляйтесь. Не отвлекайтесь на отдельные отряды… Я буду ждать от вас связного с известием о том, что все идет, как задумано.
— Я все сделаю, командир, — поклонился Шимшон.
— Сасон, — Таба-Ашшур усмехнулся, заметив, как сжался опальный сотник. — У тебя есть шанс обелить себя. Как только мы завяжем бой на улицах города, на стенах почти не останется защитников. Этим можно воспользоваться. Если армия в этот момент пойдет на штурм — город падет… Выделишь десятерых самых проворных, самых хитрых и самых скрытных воинов. Хотя бы один из них должен добраться до ставки Ашшур-аха-иддина, чтобы доложить наследнику о нашем замысле.
— А киммерийцы? — неловко поежился Сасон.
— Поэтому ты и отправляешь десятерых. Раздели их. Пусть идут по одному, но одновременно и в разных местах. Так у кого-то появиться шанс… Пусть просачиваются, как зайцы, или мыши, или змеи — не знаю. И поэтому я поручаю это тебе. Говоришь, тебе можно довериться и все мои упреки напрасны? — докажи это. От тебя и твоих лазутчиков зависит судьба всего кисира. А может быть, и всей армии. Этим десятерым тоже дай пива, втрое больше, чем другим. Это придаст им смелости. Тот, кто дойдет до Ашшур-аха-иддина, получит награду в размере годового жалованья. Царевич должен знать, что мы задумали, и если будет на то его воля и всех богов — мы спасены.
После совещания, оставив сотню, расположившуюся на отдых, Шимшон и Гиваргис вдвоем навестили в лазарете Варду. Он то ли спал, то ли пребывал в беспамятстве, обильно потел, дыхание было тяжелым и прерывистым. Будь это кто-то другой, наверное, сразу бы сказали «не жилец», а тут — засомневались. Какой отец захочет поверить в подобное? Как и родной брат, который молит богов, чтобы они проявили милость к его близким.
— Ты простишь Арицу, если Варда умрет? — неожиданно спросил Гиваргис.
— Варда не умрет… А Арицу не прощу… — покачал головой Шимшон, еще больше помрачнев.
Они впервые заговорили о том, на упоминание чего в их семье негласно наложили запрет. И Гиваргис уже пожалел, что напомнил отцу об этой беде.
«Хотя, — подумал он, — какая там беда. Не поделили рабыню. Раздули большой пожар там, где все можно было потушить одной миской воды. Ну, подрались бы, набили бы друг другу морды, а даже если б и ранили кого — все лучше, чем теперь всю жизнь жить с камнем на сердце. И где теперь наш Арица? Уже год как ни весточки, ни слухов. Жив ли еще?»
На
Он тоже не знал, что с его Арицей, и сейчас, вспоминая тот день, переживал его минуту за минутой, словно это могло помочь ему снова увидеть сына наяву.
***
Когда Дияла не нашла Мар-Зайю, ее отец отправился к Таба-Ашшуру, но, как оказалось, напрасно: командир кисира отправился в отпуск к родителям, в Вавилонию. Тогда сотник попытался встретиться с Ишди-Харраном и не найдя его дома, отправился во дворец. Но как найти такого знатного человека там, где стражники повсюду преграждают путь, вельможи роятся как пчелы, а лучший пропуск — золото или высокий сан. Вот поэтому Шимшон дальше дворцовой площади и не прошел. К тому же еще и впросак попал. Откуда-то сбоку вдруг показался Син-аххе-риб в сопровождении секретаря и начальника охраны.
— Где была царица, когда ты появился на ее половине? — спросил царь.
Мар-Зайя отвечал:
— Гуляла в саду вместе с Вардией, женой царевича Ашшур-аха-иддина.
— Вот как? Забавно. Как это я упустил момент, когда они стали подругами. Можешь ли ты сказать, о чем они говорили?
— Едва увидев меня, они замолчали, но из того, что я понял, — скажу, что обсуждали достоинства старшего сына Ашшур-аха-иддина, Син-надин-апала. Хвалили его не по годам острый ум и прозорливость, высказывали надежду, что мой господин справедливо оценит его лучшие качества.
— Мне даже интересно, какую игру Закуту затеяла на этот раз. Он ведь еще совсем юнец. Ему всего четырнадцать, — подумал вслух Син-аххе-риб.
В этот момент царь заметил Шимшона, задержался на нем взглядом и о чем-то совсем тихо сказал начальнику своей стражи. Тот же посмотрел на сотника, как будто увидел в нем врага. Шимшон забыл опустить глаза и боялся пошевелиться, не понимая, чем навлек гнев то ли сановника, то ли повелителя. Искать Ишди-Харрана сотник после этого перестал и постарался побыстрее покинуть дворец.
Арица все это время укрывался в доме плотника Хадара и к приходу отца уже весь извелся.
— Я не собираюсь как трусливый заяц прятаться в кустах!
Шимшон его осадил:
— Да я сверну тебе шею, щенок, если ты хоть нос отсюда высунешь! Скажешься больным, пока не вернется Таба-Ашшур!
Они тогда долго сидели. Пили пиво, словно на поминках. Молчали. Шимшон — потому что не мог простить сына. Арица — скорее, из гордости.
Когда совсем стемнело, к ним присоединился хозяин дома. Тоже пригубил пива, а потом прошептал Шимшону на ухо:
— Поднимись ко мне в спальню. Там тебя человек ждет.
Шимшон спорить не стал и сделал, как велели. Каково же было его удивление, когда наверху он увидел начальника царской стражи…
— Так, значит, ты и есть сотник Шимшон? — Шумун шагнул ему навстречу.
Пришлось поклониться. Пришлось высказать вежливые слова приветствия. Но больше всего хотелось ударить этого фазана мечом, чтобы стереть с его лица насмешливую ухмылку.
Впрочем, Шумун стал совершенно серьезным, когда заговорил с ним.