Империя проклятых
Шрифт:
– Пью! – сказал я громче.
Ее голос затих, но сломленная, посеребренная дама на рукояти всегда улыбалась.
«Габриэль! Где ты б-б-был? Я так в-волновалась, волно-волновалась!»
– Все хорошо, – прошептал я. – Не бойся.
«Бойся за них, а не за нас. Бойся, и чик-чик, да. Не ради м-м-мира меня забросили сюда, и не для переговоров меня в-в-выковали. Но… г-г-где же Диор?»
– На юге. Недалеко. Мы собираемся выручить ее.
«О, хоро-хорошо,
– Ты сейчас поспи, подружка, – пробормотал я. – А когда понадобишься, я тебя разбужу, ладно?
«П-правда? – тихо спросила она. – Я все еще нужна тебе? Даже если я… уже н-не та, что раньше?»
– Всегда нужна, – прошептал я, крепко прижимая ее к себе. – Шшш. Всегда.
«Х-хорошо. Ох-хоро-хорошо. Сплю, сплю. Тишина и споко-споко-спокойствие. Затишье во время б-бури. Ты счастливчик, мой друг. П-п-поцелуй Астрид и П-Пейшенс на ночь за меня».
Голос клинка затих, когда я убрал его обратно в ножны и погладил прекрасную даму на рукояти. Я посмотрел на закатную плясунью, наблюдавшую за нами из-за костра.
– Я дважды твой должник, мадемуазель.
– Я нашла ее там, где она упала, – пробормотала Феба. – Она расколола валун, на который приземлилась, пополам. Слышал бы ты, какую чушь она несла. Ангелы, дьяволы и всякое прочее безумие. Все в куче, как на полу в пабе перед закрытием.
– Она не всегда была такой, – заступился я за Пью. – У нее бывают хорошие ночи и плохие.
– А что с ней случилось?
– Говорят, что ни один мужчина, рожденный женщиной, не может убить Вечного Короля. – Я вздохнул, и старая ненависть снова вспыхнула в груди. – Но я все равно попытался. А Пью заплатила за это, вместе с моей семьей.
Золотистые глаза Фебы блуждали по выложенному серебром имени на моих пальцах.
– А нельзя ее вылечить?
– Вылечить?
– Перековать ее или что-нибудь в этом роде. Как в старых сказках. Дэганн обновляет свой молот Тейн’Абха. Или проклятая Девятимечная переплавляет клинки своих врагов, чтобы сделать собственный.
– Не получится. Нельзя просто расплавить меч и сделать из него другой. Если расплавить металл, то изменится его химический состав. Расплавленная сталь затвердеет, превратившись в чугун. Хрупкий. Слабый. Все эти старые сказки о перековке разбитых клинков – всего лишь выдумки, мадемуазель Феба. Легенды.
Я вздохнул, потирая опухшие глаза.
– Клинок подобен сердцу. Если он сломался, значит, его не восстановить.
Феба вздохнула, оглядывая меня.
– Ты выглядишь как дерьмо, в которое вляпались дважды.
– Странно, – ответил я, взглянув на горы за нашей пещерой. – А ощущаю себя на вершине мира.
Она усмехнулась, и на ее покрытом шрамами лице расцвела кривая улыбка.
– Завтра мы начнем исправлять это недоразумение. Вопрос в том, где
Я мрачно пожевал губами, нахмурившись, обдумывая варианты.
– Знаю, что путь туда долог и темен, – наконец произнес я. – Но если мы обратимся за помощью к Лунному Трону, существует ли у меня хоть какая-нибудь возможность остаться в живых?
– Твои сородичи убили Буревестницу, угодник. Если ты отправишься в Высокогорье, ты умрешь.
Я кивнул, прикусив губу.
– Полагаю, мы могли бы отправиться в Редуотч.
– Мне помнится, ты сказал Цветочку, что это опасное место?
– Когда мы с Диор были в городе в прошлый раз, мы поимели нескольких захудалых магов на Ночном рынке. Вдобавок убили инквизитора на святой земле. Если меня там поймают, вопрос будет только в том, повесят меня или четвертуют. Возможно, и то и другое. – Я нахмурился, потирая щетину. – Но мы не можем терять время. И у меня осталась парочка друзей в его стенах.
Феба решительно кивнула.
– Значит, отправляемся в Алый город. Постараемся шагать как можно быстрее. Находим лошадей, затем догоняем Диор и разрубаем Дивоков на куски, прежде чем они доберутся до Дун-Мэргенна.
– Не хочу тебя пугать, но… мы что, только что о чем-то договорились?
Она усмехнулась.
– Чем скорее мы доберемся туда, тем скорее доберемся до Цветочка. Давай, что ли, поспим, а?
Я кивнул, чувствуя, что устал до мозга костей. В окровавленных седельных сумках, которые добыла Феба, нашлись скатки, и я расстелил несколько меховых шкур на камне, закутался в них, свернувшись калачиком, и хотел только одного – погрузиться в сон без сновидений. Я слышал, как Феба подбросила в огонь еще одно полено, как возилась с сумками. И все тело у меня напряглось, когда я почувствовал, как она приподнимает меха, в которые закутался я, и, шумно шурша изумрудным шелком и тюлем, ложится рядом.
– Что ты, черт возьми, делаешь?
– О, собралась выпить кружечку эля и сходить к шлюхам перед церковью. А что, по-твоему, я делаю?
– Мне кажется, ты собралась спать со мной, Кисуня.
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты скорее хорошенький, чем проницательный?
– У нас только одно одеяло или?..
– Их три, – ответила она, натягивая все три на нас обоих. – Но у одеял есть одна особенность – чем их больше, тем теплее. То же самое можно сказать про тело. Повзрослей уже, наконец.
Я знал, что Фебе плевать на чье-то личное пространство – таковы все кошки на свете. Я также знал, что это мудро – согревать друг друга в холод. Но я никогда не делил постель ни с одной женщиной, кроме жены. Поэтому попытался выпростаться из-под одеял и выползти на свободу.
– И куда ты, черт возьми, собрался? – спросила Феба, поднимая голову.
– Кто-то из нас должен быть начеку. Душегубицы тоже рухнули с моста. А на могиле Воссов можно танцевать, только если выкопал ее сам.
– Утром я нашла их следы. Они направились на юг. Поблизости их нигде нет.