Империя проклятых

Кристофф Джей

Диор заглянула в глаза Исле. Когда Никита целовал ее в шею, по коже у девушки бежали мурашки, и она вздрогнула, когда он крепче обнял ее. И мы, наконец, поняли.

Некоторые присоединяются добровольно. Из жажды власти или по темному зову сердца.

Другие – просто дураки, думают, что если их укусят, они будут жить вечно.

– Я принадлежу ему, – сказала Исла. – И всегда была его.

– Так твой единственный на всю жизнь – это он?

Диор

покачала головой, по щекам у нее текли слезы.

Девушка улыбнулась, запустив пальцы в волосы Черносерда.

– Мы будем вместе. Во веки веков. Теперь он вознаградит меня так же, как вознаградил капитана.

– Какая же ты дура, – прошипела Диор. – Так это не работает. Он не может просто…

И тут Исла ударила ее, жестоко, стремительно, просто пнула ногой в лицо. Она уже занесла окровавленный каблук для нового удара, когда Никита рассмеялся, подхватил девушку на руки и поцеловал в щеку.

– Умерь свой пыл, Сокровище мое, умерь немного. Мы должны сохранить этот трофей для Короля Вечности в целости и…

В этот момент ночь расколол звук рога, далекий, слабый, почти затерявшийся в реве бури. Но когда Никита наклонил голову, прислушиваясь, к нему присоединился другой, уже громче. Дун огласился песнью тревоги, эхом отражающейся от окровавленного и разбитого камня. Придворные Дивоков переглядывались между собой, перешептывались, все они знали, что означает эта песнь.

Это приближался Черный Лев и его горцы, и весь этот ад вот-вот должен был обрушиться на их головы. И, хотя они опьянели от крови и на шеях у них сверкали золотые флаконы, в огромном зале витал страх. Серебро, и огонь, и когти закатных плясунов – все это может запросто покончить с ними и прямо сейчас приближается к стенам замка, надвигаясь на двор Черносерда. И в конце ночи вечность – это ценный приз, которым стоит рискнуть ради верности.

– Услышьте меня сейчас!

Рев Никиты разнесся меж стропил, и в зале воцарилась тишина.

– Дети мои! Лорды мои! – Черносерд воздел окровавленный палец к небесам. – Ангел Смерти уже парит в небесах над нашими головами на расстоянии одного выдоха! А по правую руку от Манэ Ангел Страха расправляет свои темные крылья! Так же, как и вы, я слышу порхание Федры на ветру, и вот, говорю я вам, я улыбаюсь! Ибо так и должно быть, и ужасные братья и сестры пришли сегодня, чтобы засвидетельствовать это! Разве ягненок не должен бояться зубов волка? Разве корова не должна трепетать перед ножами мясника? А те, кто сейчас копошатся в грязи у наших врат, разве они не животные? Животные! Скот! Свиньи и дворняги, овцы и шавки, посмевшие тявкать на нас, вечных?

По двору пронесся одобрительный рокот, несколько голов закивали.

– Это королевство наше! – взревел Никита. – Оно создано кровью и завоеваниями! Мы правим этой землей и этой ночью, для этого

мы и рождены! Не обращайте внимания на лай этих псов снаружи, потому что мы – сильны! А те, кто осмелился предстать пред нашими стенами сегодня? Они – слабаки!

Никита достал из-за своего трона Эпитафию и воздел ее к небу.

– Мы – охотники! Они – добыча!

Голодный ропот пронесся среди сородичей, обнажились клыки, прищурились глаза.

– Мы – потомки могущественного Толева! Наши победы измеряются не словами, но делами, и я клянусь вам последней каплей крови, что ваши сегодняшние дела будут звучать в стенаниях повергнутых целую вечность!

Он отцепил золотой флакон от своего ожерелья из клыков и поднял его в тосте.

– Sante! Неистовые!

– Sante! – раздался рев, и сотни флаконов поднялись в ответ. – Дивок!

Крики неслись меж стропил, смешиваясь с лязгом клинков и яростью освободившейся вечности. Никита одним глотком осушил содержимое флакона, провел окровавленной рукой по губам и снова посмотрел на Принца. Волк поднимался с пола, куда он его швырнул, сверкая голубым глазом.

– Я поцелую их на ночь за тебя, маленькая дворняга.

Никита прижался холодными губами к губам Ислы, и девушка улыбнулась своему единственному.

– Этих двоих отвести вниз и крепко запереть. Король Вечности получит свой трофей, а принцесса еще может нам пригодиться, – негромко пророкотал он, указав на изломанные тела Диор и Рейн, которые пока еще дышали.

– Киара, – позвал он, поворачиваясь к дочери. – Мой Златокудрый, – улыбнулся он, взглянув на Аарона. – Мои лорды и леди! – воскликнул он, обращаясь к своему двору. – Обнажите сталь и закалите сердца! Сегодня мы пьем кровь жизни Лунного Трона!

Он поднял Эпитафию, и крик эхом отразился от стен.

– Дела, а не слова!

Вампиры взревели, и придворные, все как один, ринулись к стенам, готовясь к резне. Аарон поклонился своему сеньору, Киара ухмыльнулась, одарив Никиту вымученной улыбкой, когда он послал ей воздушный поцелуй. Когда все в Зале Изобилия устремились навстречу буре, Лилид стояла посреди кровавой бойни у тронов, уставившись в спину своего брата, словно желая истыкать его кинжалами.

– А что же граф Дивок хотел бы получить от своей старейшины?

Тогда Никита повернулся, неподвластный времени, возносясь надо всем, медленно взошел на возвышение и навис над сестрой. Глаза их встретились, черные, бездонные, вечные – больше тысячи лет они были вместе. И кто знает, что видели и что делали все это время: два старейших Дивока, которые до сих пор топтали эту умирающую землю. И пока Принц, тихо рыча, наблюдал за происходящим, Никита поднял руку и большим пальцем смахнул алые брызги с бледной щеки Лилид.

– Твое благословение на предстоящую битву? – тихо спросил он.