Империя проклятых
Шрифт:
– Анья, – пробормотал Жан-Франсуа.
– Смерч Дивока, – кивнула Селин. – Не знаю, сколько весила Эпитафия. Может, полтонны? Но когда Никита замахнулся своим могучим клинком, его потащило вперед, словно тайфун из плоти и железа. И когда он ударил Кейлана а Мейрика, Красный Гнев просто… взорвался, разлетевшись на куски, осыпав все вокруг дождем из конечностей и внутренностей. Никита полетел дальше, рассекая горцев, как коса во время жатвы, а за ним следовали де Косте и Мать-Волчица. И когда троица резко остановилась в дальнем конце тропы,
Мы отступили в сторону от Дивоков, и наше тело шлепнулось на булыжники, когда мы проскользнули меж их клинками: мой трюк с обманом зрения, мое заклинание Крови. Но, оглянувшись, мы увидели, как Никита занес ногу, и закричали, предупреждая тех, кто все еще лежал посреди этой бойни:
– Вставайте, ВСТАВАЙТЕ…
Его сапог грохнул по парапету, и словно взорвались сотня бочек с черным игнисом, зубцы стены перед ним, взвизгнув, разлетелись на части. Господь Вседержитель, никогда я не видела такой силищи. Стена раскололась до самого основания, древняя каменная кладка развалилась, словно мазанка из глины с соломой. И те, кому удалось увернуться от его первого удара, были в ту же секунду погребены, когда на них со звуком адского грома обрушилась вся дамба.
– Никогда я не забуду этого зрелища, – вздохнул Габриэль, допивая «Моне». – Стена, простоявшая столетия, сотни закатных плясунов, рубак и солдат были уничтожены одним ударом. Вот что делает кровь Лунного Трона в жилах древнего Неистового.
– Но мы добрались до стен Ольдтунна, – сказала Селин. – Поднимаясь с камня, мы в одиночестве уставились на Дивоков-высококровок, пока у нас за спиной оседала пыль. На восточном подступе плясуны сражались не на жизнь, а на смерть, но, как и предвидел Габриэль, они оказались в затруднительном положении. Мой брат вел кровавое сражение в Ньютунне, и улицы были залиты кровью. Но тут Габриэля заметил Никита и заревел, перекрывая звуки бойни.
– Де Леон! Теперь ты запомнишь имя Никиты!
Черносерд устремился вверх, преодолевая бурю. Каменные плиты раскололись, когда он с грохотом приземлился на мостовую за спиной моего брата и его товарищей, подняв в воздух смесь из каменной пыли и снега. И когда ветер унес это облако, мы увидели, как он стоит на расколотых булыжниках – этот черный принц, высеченный из мрамора, омытый алым, а его темные волосы и плащ развеваются на воющем ветру.
Лиат выжидающе посмотрела на брата. Габриэль приподнял бровь.
– О, теперь и мне можно вставить пару слов? Как это мило с твоей стороны.
– Боже, ты ведешь себя как ребенок, – вздохнула она.
Габриэль потянулся за бутылкой, чтобы наполнить свой бокал.
– Я обернулся на крик Никиты, – сказал угодник. – Ударная волна от его приземления сотрясла каменные плиты, разнеся наших лунных дев в клочья. И, хотя я не хотел делать из себя мишень, но в тот момент, поверьте, я сорвал с себя плащ. Чернила на моей коже горели как пламя в бурю, порченые вокруг нас таяли как дым.
Никита стоял вместе со своими самыми верными подданными.
Рядом с ней стоял мой старый друг Аарон, одетый в черное и темно-синее, белки его глаз были залиты красным. Его меч сломался, когда он погиб в битве при Авелине, и я увидел, что теперь у него в руках другой, длиной с меня. У Аарона всегда был царственный вид, холодный, как зима, за исключением тех случаев, когда он улыбался. Но сейчас он казался кем-то другим, чем-то большим и чем-то меньшим одновременно, и сердце у меня разрывалось при виде него. Батист стоял рядом, его лицо тоже было забрызгано кровью, костяшки пальцев покраснели. Я услышал, как у него перехватило дыхание, когда он посмотрел на возлюбленного и прошептал:
– О, мой красавец. Что они с тобой сделали?
Аарон встретился взглядом с Батистом и улыбнулся.
– Ничего такого, чего бы я сам не хотел.
– Прости, брат, – сказал я. – Прости, что меня не было рядом, чтобы помочь тебе, как ты помогал мне.
– О, Габриэль, – вздохнул Аарон. – Ты подводишь всех, кого любишь. Почему со мной должно было произойти по-другому?
Я покачал головой.
– Сегодня я увижу, как с тебя снимут оковы, клянусь, Аарон.
– И чего стоит это твоя клятва? Обещание лжеца?
– Скажи мне кое-что, де Леон.
Теперь заговорил Никита, стряхивая каменную пыль со своих лацканов. Вокруг нас бушевал хаос битвы: плясуны убивали высококровок на стенах, клейменые сражались с нежитью на улицах. Но сейчас во мне пылала кровь Фебы, весь мир был ярким, сверкая как игла на забытом солнце, каждая снежинка падала медленно, будто время замирало, и в воздухе витали четко различимые запахи: кровь, дым, пепел, пот, дерьмо. И на мгновение мне показалось, что во всем мире остались только мы шестеро: Феба, сердито глядевшая на Киару, Батист, наблюдающий за Аароном, и я, устремивший взгляд на Черносерда.
– Мне сказали, что, когда ты убил моего отца на Багряной поляне, ты нанес ему удар в спину, – улыбнулся Никита, щуря черные глаза из-за бьющего от меня яркого света. – Что великий Толев был уже ранен, а снег вокруг него – усеян посеребренными трупами. Мне сказали, ты подкрался к нему, как вор в ночи. Как трус. Как шавка.
– Другими словами, тебе сказали, что я оттрахал твоего отца сзади?
– Мой лэрд, позволь мне уложить этого ублюдка, – прорычала Киара, поднимая дубину.
Никита покачал головой.
– У тебя был шанс, дочь моя. И ты потерпела неудачу.
– Отец, позволь мне…
– Замолчи! – рявкнул Никита, и его голос эхом прокатился по руинам.
– А ты знаешь, он прям умолял меня перед смертью. Твой могучий Толев. – Я поднял Пьющую Пепел, и в моих венах вскипела ярость из-за судьбы Аарона. – Вы все умоляете, Никита. Но об этом тебе никто не скажет. Когда вы понимаете, что вам конец, несмотря на весь этот блеф и бахвальство, на всю вашу древнюю силу и мощь, в самый последний момент вы умоляете, как гребаные дети. И издыхаете, как гребаные псы.