Империя проклятых
Шрифт:
Я до сих пор помнил, как они пришли к моему дому в ту ночь, когда в дверь постучался их ужасный отец. Они стояли и смотрели, как он убивал моих ангелов. Они смеялись, когда мои ангелы умирали. И я поклялся, что уничтожу их, всех до единого.
– Что будем делать, Габи? – прошептала Феба.
Я поднял клинок, и чернила у меня на коже запылали.
– Пришло время сдержать клятву.
IV. Еще холоднее
– ГАБРИЭЛЬ!
Крик перекрыл вой ветра и топот тяжелых сапог за нашими спинами. Я посмотрел вниз, на городские улицы внизу, а Лаклан, поймав мой взгляд, указал назад.
–
Лаклан с мрачным окровавленным лицом взглянул на дун, затем кивнул.
– Твоя спина! Мой клинок!
– Ангисс! – крикнул я. – Веди своих волков на запад, за ворота Портунна, и там, у дуна, вы объединитесь с Лаки.
Затем я повернулся к кузену Фебы.
– Брендан! Веди своих рубак на восток. Бринн, ты со своим отрядом идешь с нами! Серебряные сестры прикрывают угодников, лунные девы – наши спины!
Я успел нырнуть в укрытие, когда валун размером с небольшой дом снес стену рядом со мной. Я увидел, как Никита руками отрывает еще один кусок.
– Эй вы все, уходите! УХОДИТЕ!
Мы бросились на врагов: половина – на Неистовых перед нами, остальные развернулись, чтобы расправиться с Железносердами за спиной. Мы с Фебой спрыгнули с осыпающейся крепостной стены, Батист приземлился рядом, вздрогнув, когда над головой треснул парапет, а каменная пыль и кровь прилипли к коже. Правая рука у него была сломана, ее придерживала перевязь, а в левой он сжимал молот из чистейшей сребростали, позаимствованный у мастера Аргайла.
– Габи, я должен спасти Аарона!
– Черт возьми, Батист! – прорычал я. – Единственный способ освободить его – это убить Черносерда! И хотя я очень люблю тебя, mon ami, но ты не способен на такой подвиг!
Мы снова вздрогнули, когда над головой опять посыпались камни. Сзади приближались Железносерды.
– Да не могу я взять и оставить его! Ты бы бросил свою жену среди этих монстров?
И тогда я покачал головой, чувствуя боль в груди. Я понимал, что мой старый друг прав – я бы никогда не оставил своего любимого человека, чего бы мне это ни стоило. Но если не произойдет чуда, Батист отправится на верную смерть. И, Боже, прости и помоги, у меня не хватило духу остановить его.
– В книгах полно глупцов, которые гибнут ради любви, – пробормотал Жан-Франсуа.
– Так оно и есть. – Угодник кивнул, потирая щетину. – И хотя я тоже могу показаться глупцом, историк, я все равно скажу – я этому рад. Например, если ты сражаешься просто так – ни за что, ни про что, – то именно это ты и отдашь. Ты ничего не отдашь. Но если ты борешься за что-то ценное – я имею в виду за то, что действительно имеет значение, – то пойдешь на любые меры. Братство. Семья. Верность. Любовь. За все это стоит бороться. За все это можно и жизнь отдать. В конечном счете именно это и отличает нас от вас, вампир. И то, что нас отличает, делает нас могущественными, – улыбнулся Габриэль.
Поэтому я пожал брату руку и произнес слова, которые мы с Аароном сказали друг другу во время Битвы у Близнецов, когда стояли рядом, глядя в глаза смерти:
– Оставим страх. И примем ярость.
Батист поцеловал меня в окровавленную щеку и повернулся, чтобы присоединиться к угодникам-среброносцам, устремившимся к дуну. Горцы бросились навстречу Железносердам, прорываясь сквозь авангард порченых. Раскрашенная по локоть, Бринн представляла собой источник кровавой силы и мощи, сражаясь зубами и когтями, окруженная морем своих воющих сородичей. Я видел, как медведь размером с фургон набросился на полдюжины порченых, разорвав их в клочья. Сквозь бурю пролетел ливень из стрел,
– Ты должна пойти и помочь Диор, – сказал я ей. – Проберись в дун в этом хаосе и…
– Диор пока в безопасности. Ее забрала Киара.
– Киара? Гребаный кошмар, и ты говоришь, это безопасно?
– Матери и сыновья. Отцы и дочери. Сестры и братья. – Она покачала головой. – Мы – те, кто называет себя семьей, – порой сплетаем настоящую паутину. Но пока Мать-Волчица надежно хранит Диор под своим крылом. А тебе понадобится наша помощь, чтобы победить моих тетушек, брат.
– Я думал, что тебе нет до этого дела, сестра.
Тогда она посмотрела на меня мертвыми глазами, обведенными красным, такая спокойная среди этой бури.
– Мне ес-с-сть до этого дело, Габриэль, и я всегда бес-с-спокоилась о тебе. Вот почему мне было так больно, когда я думала, что тебе на меня наплевать.
Она подняла меч и цеп, с яростью глядя на Душегубиц.
– А теперь давай пойдем и пус-с-стим кровь в память о моей племяннице.
Последний угодник наклонился вперед, и пустой кубок чуть не выпал из его безвольных пальцев. Его сестра хранила молчание, наблюдая за темными водами реки, неподвижная, как камень. Габриэль уставился на нее, его дыхание с тихим шипением вырывалось сквозь зубы и стало немного быстрее. Жан-Франсуа перестал писать и взглянул на капитана Дэлфина, когда атмосфера в камере стала еще мрачнее. Рабы-мечники в тени напряглись, готовые ринуться в бой, если в глазах угодника внезапно вспыхнет ярость, но Габриэль только сжал кулаки так, что побелели костяшки, смяв в руке золотой кубок.
– Знаешь ли ты, что такое Деянова победа, холоднокровка? – пробормотал он.
Историк снова взглянул на Дэлфина и жестом велел отойти.
– Да, – Жан-Франсуа кивнул. – Она названа так в честь короля Деяна Тальгостского, который сражался с Максимиллом Мучеником и одержал победу при осаде Каринфеля в 8 году до нашей эры. Он загнал августинцев в тупик, но потерял при этом более девяноста процентов своих сил. Эта фраза описывает триумф столь дорогостоящий, что он сродни поражению.
Габриэль смотрел на Селин, и еще мгновение воздух был тяжелым, как свинец. Выпустив из рук свой раздавленный кубок, он взял бутылку вина и отпил прямо из горлышка.
– Мы бежали вдоль разрушенной западной стены, – сказал он, слегка запинаясь. – Назад, в тыл линии Воссов. Бринн и ее отряд врезались в авангард Железносердов, но продвижение было медленным и кровавым. Я планировал обойти их с фланга и ударить по Душегубицам сзади. Схватив плащ мертвого солдата, я прикрыл свою эгиду, и мы побежали, втроем: Феба, Селин и я, перебираясь через обломки и разрушенный парапет. Дым и снег были такими густыми, что мы казались лишь тенями. Буря и битва – такими громкими, что мы казались лишь шорохом. А запах крови – таким сильным, что они никогда не почувствовали бы нашего приближения. Так мы и бежали дальше, быстро и уверенно, пробираясь сквозь завалы, сквозь бушующий шторм, не сводя глаз с этой парочки.