Империя проклятых
Шрифт:
Историк усмехнулся про себя, открывая новую страницу.
– Никто так не боится смерти…
– Как твари, живущие вечно. – Габриэль кивнул, потягивая вино.
Аарон опустился на колени, руки у него почернели от ожогов, пока он вытаскивал Пьющую Пепел из груди, а рядом с ним, на окровавленных булыжниках, хватал ртом воздух Батист. На коже Аарона взорвалась серебряная бомба, его плащ вспыхнул, и мой старший брат сорвал его с плеч, чтобы не сгореть вместе с ним. Киара стояла в оцепенении, наблюдая, как убегает ее отец, пошатываясь и вздрагивая при взрывах бомб. А потом и ее настигли выстрелы
Неистовые бежали с поля боя.
Ньютунн был нашим.
Я почувствовал, как меня схватила чья-то рука, и застонал, когда Лаклан поднял меня с алого снега. У меня были сломаны ребра, легкие кровоточили, и я едва мог дышать, но все равно чувствовал безумную радость, когда смотрел ему в лицо.
– Рад снова видеть тебя, брат, – улыбнулся он.
Сил у меня хватило только на то, чтобы покачать головой.
– Какого ч-черта ты здесь делаешь? – просипел я.
– Ты же сказал мне привести с собой гребаную армию в серебряных доспехах, когда я приду за тобой в следующий раз. – Лаклан пожал плечами, и его зеленые глаза заблестели, когда он взглянул на чудо, вершившееся вокруг. – Вот я и привел.
Я посмотрел на Батиста, который с трудом поднимался на ноги. Бледный и истекающий кровью, он все же мог двигаться. Из-под обломков выбралась искалеченная Феба. Она напряглась при виде человека, который стрелял в нее, но мой бывший ученик поднял руку, призывая к миру.
– Светлой зари, мадемуазель. Клянусь Богом, я рад видеть вас в добром здравии.
– Все в порядке, Феба, – сказал я ей, встретившись взглядом с Лаки. – Он – с нами.
Мой бывший ученик оглядел меня с ног до головы.
– Выглядишь дерьмово.
– Не сомневаюсь. – Я отбросил волосы назад окровавленной рукой. – Я – это я, как всегда.
У Лаклана сверкнули глаза, а я изогнул губы в улыбке. Он бросился ко мне первым, но и я не сильно отстал. Мы заключили друг друга в такие крепкие объятия, от которых обычный человек просто бы умер. Я поднял его, несмотря на все свои раны, крепко прижал к себе и заорал во все горло:
– А ну-ка подставляй свои вишневые губки, ты, красивый маленький ублюдок!
Последний угодник откинулся на спинку кресла, и глаза у него засияли при этом воспоминании. Перо Жан-Франсуа скрипело по странице, а губы тоже изогнулись в улыбке. Селин взяла полупустую бутылку, которую передал ей историк, и, прижав горлышко к решетке, закрывавшей ей рот, плеснула немного красного на язык и продолжила рассказ.
Казалось, ангел Фортуна наконец-то улыбнулся нам. Мы сражались против высококровок на стенах Ольдтунна, но когда в Ньютунн прорвались угодники-среброносцы, мы почувствовали, как по рядам Дивоков пробежала дрожь. И когда Никита сломался, отскочив назад к стенам Ольдтунна, страх уже сотрясал всех без исключения вампиров.
– НАЗАД! НАЗАД В ДУН! – раздался рев Черносерда, и все высококровки выскочили из укрытий, когда он взревел.
Дивоки бросили своих сородичей, сраженных Ангиссом а Баренном и его волками и Брэнданом а Дуннсаром и его львами. Но закатные плясуны пока еще не наступали, колдунья Габриэля призывала
Низко пригнувшись, прижимаясь животом к камню, мы в одиночестве крались вдоль западной стены, через морские ворота к Портунну, подбираясь все ближе к дуну. Среди клубов дыма и вихрей снега мы выглядывали из-за зубчатых стен, наблюдая за врагами. Двор Никиты здорово пострадал, погибло около двадцати вампиров, и их решимость теперь висела на волоске. Укрывшись в украденной крепости, граф Дивок сердито смотрел на фигуры, копошащиеся на стенах Ольдтунна, наблюдая за тем, как все, ради чего он трудился, растворялось в яркой песне серебряных рогов.
Его дочь стояла рядом с ним с полными ярости глазами.
– Ты бросил меня, – прошипела Киара, прижимая руку к кровоточащей груди.
– Я живу гораздо дольше тебя, – пробормотал Никита сквозь окровавленную челюсть. – Так что прибереги свое блеяние для ягнят, Киара. А сегодня – день волков.
– Все эти годы. Я столько для тебя сделала…
– А что именно ты сделала? – Никита повернулся к дочери, на губах у него алели пятна крови. – Лев, которого ты якобы убила, выставил против нас две армии! Собрав их тем самым оружием, которое ты выпустила из своих ни на что не годных рук!
– Я только хотела угодить тебе! Все, что я делала, я делала из любви к тебе…
– Любви? – взревел он. – Неужели ты так ничему не научилась? Любовь – это хрупкость в железном обличье, Мать-Волчица! Ложь, которую баран блеет овце, чтобы посадить в ее чреве семена и получить еще больше овец! То, что тебе дают, всегда могут отнять, а то, что заставляет тебя переживать, делает тебя слабым! А теперь отстань от меня со своими дурацкими пустяками для смертных, пока наши враги толпами собираются у порога!
Киара прикусила губу, глаза у нее наполнились кровавыми слезами. Аарон стоял рядом со своим хозяином, кожа его была обожжена, грудь кровоточила – если не от столкновения с Батистом, то наверное от поцелуя острия Пьющей Пепел. Вокруг Никиты столпились придворные, осыпанные пеплом собратьев, устремив черные, как кремень, глаза на стены Ольдтунна. Закатные плясуны уже открывали огромные ворота во внутренний город, поднимая тяжелую опускную решетку, и в город хлынули серебристые фигуры. Аарон стоял, сжав челюсти, вампиры вокруг были мрачны и рычали.
– Что будем делать, хозяин? – спросил капитан.
– Наш флот ждет нас в заливе внизу, – пробормотала Аликс, глядя на воду у них за спиной. – Океаны пока еще наши, Приор. Мы могли бы погрузиться на корабли и дожить до…
«Вжик!» – пропела Эпитафия, начисто снеся голову Аликс с плеч. Удар был таким сильным и стремительным, что телу вампирши потребовалось целое мгновение, чтобы осознать: оно мертво. Падая со стены, Аликс рассыпалась в прах, голодная рука смерти вернула себе украденные годы, и череп превратился в пыль еще до того, как коснулся булыжной мостовой. Драйганн взревел, когда его возлюбленную обезглавили, и широко раскрытыми от ярости глазами уставился на Никиту. Но Приор Дивоков стоял, окутанный клубами черного дыма, приставив к горлу племянника окровавленный клинок, а его пустые глаза цвета полуночи были по-прежнему устремлены на врага.