Инварианты Яна

Георгиев Борис

Она осеклась, стала неловко возиться с манжетами своей синей джинсовой куртки.

– Катя... я же... просил...
– простонал, пытаясь приподняться, Владимир.

– Не поднимайте голову, Володя!
– предостерегла Светлана Васильевна.
– Катенька, не беспокойся, всё будет в порядке.

– Я не беспокоюсь, - ответила Катя.
– Но если что-то случится, выцарапаю глаза.

Она скользнула взглядом по лицам и повторила, обращаясь к Синявскому: 'Слышали? Выцарапаю вам глаза'. После направилась к лифту. Дмитрий Станиславович, когда она проходила мимо, отшатнулся.

Первым опомнился

Сухарев.

– А где... завтрак?
– спросил он вослед.

– В термосах, - не оборачиваясь, ответила Василевская. Под потолком тоннеля ахнуло эхо. Нажимая кнопку вызова лифта, Катя добавила:

– Имейте в виду, обеда вам не будет. У меня ничего не осталось, кроме бульонных кубиков, кофе и сахара.

'А! Хара!' - передразнило эхо.

Володя попробовал приподняться, на этот раз получилось лучше, хоть кружилась голова и шея как деревянная, но зато стали слушаться руки.

'Руки отошли, уже кое-что', - подумал он, оперся на локоть, правой рукою при этом ощупывая кобуру. Нет, не показалось, так и есть. Клапан расстёгнут, пистолета в кобуре нет. Вытащили. Винить в этом нужно одного себя, а ругаться вслух и вовсе бессмысленно.

Володя стиснул зубы, выдохнул. Всё-таки сильно голова кружится. В ушах звенит, и сквозь звон слышно, как кто-то: 'Не поднимайте голову! Да погодите Володя, сейчас вам... Митя, ну что вы стоите, помогите ему', - Берсеньева, узнал инспектор. И с нею Синявский. И где-то поблизости Сухарев. Катя ушла. Кто из них?

Володя поморщился, пытаясь сложить из обрывков связную картину: 'Я был на пляже, обдумывал показания. Нашёл два противоречия, выделил ключевую фигуру, понял: она в опасности, если станет известно виновнику... Или виновнице? Этого я установить не смог, недостаточно данных. Хорошо, что я прогнал Катю. А вот обидел её зря'. Инспектора ощутимо кольнуло раскаяние, но нет худа без добра, думать стало легче, восстановилась последовательность событий: 'Я хотел предупредить, вошёл в тоннель, а тут меня ждали. Ткнули в шею парализатором. Было почему-то темно. И сейчас темно - кто-то отключил свет. Зацепка. Парализатор - тоже зацепка, но об этом после'.

– Сидеть можете? Пошевелите пальцами, - гудел над ухом Синявский.
– Прекрасно, теперь другая рука. Улыбнитесь. Великолепно. Голова, естественно, кружится. Тошнит? Замечательно, теперь займёмся ногами. Давайте-ка одну, затем вторую. Так я и думал. Всё в порядке, Света, говорю же, я не зарядил вчера анестезатор. Вам повезло, молодой человек, разряженный анестезатор - что-то вроде обыкновенного шокера.

Володя улыбнулся уже по собственному почину, - доктор басил весьма уютно, и плюс к тому появилась новая зацепка: анестезатор не был заряжен. Тот, кто напал, об этом не знал. Или знал, но решил таким образом снять с себя подозрение? Если хотел стащить пистолет и ничего больше не замышлял.

'Он вооружён теперь, а я вооружён знанием, - пряча улыбку, думал инспектор.
– Но неполное знание хуже полного незнания. К сожалению, полно тёмных мест. Что я ещё помню? Меня схватили за волосы, ткнули в шею этой штукой, потом я увидел тусклый свет в конце тоннеля, слышал голоса, шаги, видел мерцание, пробовал пошевелиться, но не мог. Потом кто-то прошёл совсем близко, вскрикнул, на миг стало совсем светло и снова темень.

Мне показалось, я ослеп, оглох и онемел, но, надо полагать, просто потерял сознание. Потом мне привиделась Арина. Её ладонь у меня на лбу. Я позвал: 'Арина!' Она не поняла, потому что получались у меня не слова, а мычание. Я очень хотел, чтобы она поняла меня, и снова позвал: 'Арина!' - хоть и понял уже, где нахожусь. Мог бы догадаться, что Арине взяться неоткуда, но был не в себе. Напрасно огорчил Катю, а после и вовсе прогнал. Для её же пользы, но кому от этого легче? Инспектор застонал от досады.

– Болит?
– спросил Синявский, ощупывая здоровенную шишку на затылке инспектора.

– Беспокоит слегка, - ответил инспектор.
– Помогите встать на ноги.

Язык заплетался, ноги тоже. Без посторонней помощи - никак, разве что кое-как, ползком или на четвереньках.

– Обхватите рукой шею, - командовал Дмитрий Станиславович.
– Андрей, вы с другой стороны. Инна, возьмите термосы. Нет, дверь пока не закрывайте, сначала включим здесь свет.

'Дверь пока не закрывайте!
– повторил про себя Володя.
– Вот почему стало светло, а потом стемнело! Тот, кто нашёл меня первым, открыл дверь, а потом зачем-то снова закрыл. Кто это был и зачем он закрыл дверь? Надо выяснить. Катя вот, когда нашла меня, сразу дверь нараспашку, поэтому я увидел её лицо и понял, что огорчена. И всё-таки прогнал и сказал, чтоб молчала. Обидел, хоть и для её же пользы.

– Тошнит?
– поинтересовался Синявский.
– Лежать вам нужно, всё-таки сотрясение. Но надо поесть. К сожалению, кофе вам не показан, надо попросить Катерину, чтобы принесла бульон. Говорила, остались бульонные кубики. Это ничего, что ногу подволакиваете, пройдёт.

При мысли о еде тошнота усилилась, но инспектор переборол слабость. Проговорил, стараясь, чтобы не заплетался язык:

– Чёрт с ней, с ногой. И Катю звать не нужно. Вообще никого не зовите. Желательно, чтоб никто не покидал бункер. Кто-то отобрал у меня пистолет. Куда вы меня тащите? В медпункт? К чёрту медпункт, всё равно разлёживаться нет времени.

– С лёгкой руки Инночки здесь теперь столовая, - пропыхтел Дмитрий Станиславович, пытаясь протиснуться в дверь боком, не отпуская больного.
– А лежать вам нужно, сейчас мы с Андреем принесём сюда топчан.

– Оставьте, я сам войду. Лучше я сяду.

– Но... А впрочем, как знаете. Действительно, времени нет. Я как раз собирался сказать вам, Андрей, что пора - кхе-хм!
– поднимать Яна. Аппаратный сон всё-таки не совсем анабиоз, понимаете ли, с точки зрения физиологии...

Инспектор, нарочно выбравший место во главе стола, чтобы всех видеть, наблюдал, как рассаживаются подозреваемые и следил за реакцией.

Берсеньева отнеслась к предложению Синявского с полным равнодушием, Сухарев занервничал: когда придвигал тарелку, дёрнул рукой. Инна поглядывала то на него, то на Светлану Васильевну настороженно, постукивая по столу ножом.

– Господи, как же я ненавижу макароны!
– внезапно перебил себя самого старый психофизик, глядя на тарелку так, будто там копошились черви.

– Не капризничайте Митя, это Италия, - сказала Света.
– Катя говорила, что больше ничего нет. Кофе и бульонные кубики.