Ищите ветра в поле
Шрифт:
— Вас ждем. Приглашали вы нас на чай два дня назад, вот и пришли, — сказал Костя. — А без хозяйки не повадно.
— Мария! — неожиданно крикнула она, и тут отозвался Янсон из комнаты:
— Ушла же она еще тнем на покос. Или забыла?
— Ах, да, — она улыбнулась снова, предназначая улыбку Косте. — Это из деревни женщина. Приходит помочь по хозяйству. Держим кур, да лошадей, да уйму пчел... Сейчас поставлю самовар...
— Потом поставите, — проговорил теперь Македон, вставая ей на пути.
Она остановилась, даже
— Но как же так?
— Сначала покажите вещи из кооператива. Принес их на хутор Фока Коромыслов. Где вещи — духи, шелк...
— Вещи на хуторе? — повторила она, снова подходя к столу, разглядывая при этом Костю, как своего давнего знакомого. — Что это вы, товарищи, выдумываете?
Ей никто не ответил, только шумно завозился Сахарок. И теперь она уже пристально и темнея лицом глянула на него, опустилась на стул.
И все так же растерянно кривила рот, а руки, помимо воли, терли подол юбки, точно пыталась она закрыть крупные, обтянутые светлыми чулками колени и все не могла нащупать их, все тянулась к ним.
— Какой-то Фока, — чуть не прошептала она. — Какие-то люди в доме. С ума можно сойти...
Костя оглянулся на Сахарка. Вор и налетчик смотрел с живым интересом на женщину, казалось, спрашивал: что еще скажешь, и круглое, покрытое испариной лицо его сияло любопытством.
— Должно быть, — проговорил он, — Федя сюда ходил.
Хозяйка расхохоталась вдруг. Удивительно было у нее лицо, угрюмое и некрасивое, когда она молчала, и красивое, озаренное светом, когда улыбалась.
— Там был и порошок «Калодонт», — прервал ее смех Костя. — Им отлично чистить зубы, вот бы заполучить коробочку...
— Разве в магазинах его нет? — так же язвительно спросила она и снова протянула длинные пальцы к коленям, нащупала их наконец, пригладила и оттого как успокоилась совсем.
— Почему вы у нас ищете? Ну, обокрали где-то?
— Куда вы ездили?
— Смотреть травы на заимку. Сезонных рабочих на покос буду искать. Не пожелаете ли? Оплата у меня высокая.
— Если бы не работа. Мы на должностях, — ответил Костя.
— А жаль, такие вы все молодцы...
— Ну что же. Будем тогда пить чай. Вы же приглашали нас. Давайте угощайте.
Она поднялась без слов, и вслед за ней двинулся Вася. Они, громко стуча каблуками, спустились вниз, в кухню.
Костя встал, подошел к окну, прислушиваясь к быстрым шагам за стенкой Якова Янсона, к далеким и каким-то спокойным голосам агента и хозяйки.
За окном была усадьба хутора, огороженная забором, обширная пасека, конюшня с осевшим углом, стояли чуть поодаль два сарая, один с раскрытыми дверями. Под окнами, в заросшем палисаднике, густо тянулись высокие кусты жасмина, и от них сюда, в открытую форточку, истекал сладкий аромат цветов. Над бурыми островками ржи стлался уже вечерний ветерок, откуда-то из-за бурелома доносились звонкие удары
Янсон догадался, видимо, что один из агентов смотрит в окно. Он неслышно встал на пороге, спросил:
— Я не нужен?
— Нет, пока не нужны, — ответил Костя. Тогда Яков подошел ближе, тоже глядя в окно, заговорил быстро:
— Я веть стесь уже тринатцать лет. От кайзеровских войск ушел из Латвии. Купил сразу этот хутор. Когта-то было именье графа Курюкина. Купил тешево, потому как шла война, и все было обесценено. Все жил и натеялся вернуться назат. Нина против была. Все уговаривал, так и не уговорил. Но теперь позтно...
Что было поздно и почему — не пояснил, торопливо склонив голову, шагнул снова в комнату, и заходила палка по полу туда и сюда, как подколачивал сапоги молотком.
— Может, приступим, Костя? — проговорил сердито Македон. — Что ждать? Она орех — эта женщина.
— Подожди, — громко сказал Костя. Он вернулся опять к столу, вскинул голову, заинтересовавшись картиной: на блюде арбузы, располосованные, ароматные, багрово-красные, с черными точками семечек. От картины так и веял дух свежести. На родину Поли бы, под Самару, катнуть вот к таким арбузам...
Он отвернулся, повторил недовольно:
— Подождем, — должна она что-то да сказать...
— Подождем, ясно, — вдруг подхватил и Сахарок. Македон тут же всхохотал, обернулся к нему с такой резкостью, что затрещал стул:
— Это ты что ж — с нами заодно теперь?
— Ясно, заодно. Дадите пожрать-то, а то ведь я целый день... Как ехали, небось не сунули пирога мне, я только зубами скрипел. У меня тоже брюхо...
— Накормим, ладно, — пообещал Костя, снова покосившись на арбузы. Эх, на пароходе махнуть по Волге! Ходить по горячей палубе, смотреть, как падает колесо в мутную воду, смотреть на бегущее за пароходом солнце на волнах, дышать рекой до боли в груди...
Поднялась снизу хозяйка, принесла чашки. Поставила на стол банку с медом, нарезала хлеб — длинным, с дубовым черенком ножом. Руки дрожали, когда раскладывала на тарелке эти тонкие лепестки.
— С хлебом у нас плохо, — пожаловалась, — извините...
— Да у нас пирожки есть, — ответил Македон. — Сами знаем, что хлеба не хватает.
Она взяла платок, села, накрыв им колени. Стала смотреть в сторону, молча, думая о своем. Они тоже замолчали. Только всё стучали, как ходики огромных настенных часов, шаги Якова за стеной, и картина подрагивала, того и гляди скользнут с блюда эти нарезанные аппетитно ломти арбуза, грохнутся о пол, раскидывая черные брызги семечек.