Искра божья
Шрифт:
— Шестнадцать минут! — объявил маэстро Майнер.
— Жеронимо, — де Либерти спокойно объявил имя следующей жертвы.
Долговязый ученик не продержался и пяти минут. Он театрально закатил глаза, нелепо взмахнув на прощанье длинными руками, и упал у древесных корней. Его окатили холодной водой из деревянной бадьи и оттащили в жидкую тень под яблоней.
— Кишкарь, — заметил сеньор Готфрид.
Де Либерти равнодушно промолчал, отпив вина.
— Джулиано.
Де Грассо судорожно вздохнул и стал переодеваться.
— Держись! — Пьетро ободряюще улыбнулся юноше, стирая кровь, проступившую
Джулиано вышел на залитый солнцем дворик и огляделся. Раскалённый воздух зыбко подрагивал над камнями пола и мрамором постамента. За его спиной толпились ученики маэстро Фиоре. Впереди маячили ухмыляющиеся воспитанники Майнера. Новая четвёрка уже отделилась от основной группы и медленно приближалась к юноше, чтобы устроить ему трёпку. Сразу на ними, в правом углу двора, де Грассо заметил крутую и узкую лестницу, ведущую на второй ярус. Она казалась отличным местом, чтобы в одиночку выдерживать продолжительную оборону. Но чтобы попасть на неё, Джулиано придётся сначала проскочить мимо опасной четвёрки, приступавшей к нему полукругом.
Юноша резко метнулся вперёд, наотмашь ударил рапирой по руке крайнего фехтовальщика, двинул второму кулаком в челюсть и припустил по кругу, разрывая дистанцию. Не ожидавшие от противника такой прыти ученики Майнера вначале растерялись, а потом, как собачья свора, разом кинулись за удирающим оленем. Этого и ждал от них де Грассо.
Весёлое улюлюканье и смех учеников подстегнули юношу. Длинные ноги Джулиано дали ему хорошую фору. Описав круг и счастливо избежав подножки, выставленной кем-то из сидевших в тени «птенчиков», де Грассо горным козлом взлетел на первую площадку лестницы.
Там он замер, приняв защитную стойку в ожидании пыхтящих внизу противников. Теперь длина их клинков не была столь опасна для юноши, получившего шанс атаковать сверху. К тому же солнце здесь било ему в спину, слепя нападающих безжалостными лучами.
— Задай им! — бесновался Ваноццо.
— Вдарь! — кричал Пьетро.
— Так их! Дави! — вопили остальные.
Четвёрка разбилась на пары, но даже так враги мешали друг другу на узкой лестнице, не давая замахнуться в полную силу. Джулиано отчаянно лупил рапирой по плечам подступающих чёрно-жёлтых, толкал тупым остриём в грудь, ногами смахивал в лица нападающим пыль и песок с грязных ступеней, ругался и злословил. Время для него застыло тягучей медовой каплей. Жара, звон стали, крики друзей, отчаянный стук сердца и учащённое дыхание слились в один мучительно бесконечный миг.
— Довольно! — окрик сеньора Майнера прервал бой. — Время вышло. Я не вижу смысла продолжать дальнейшее избиение палачей приговорённым. Если маэстро Фиоре желает, то пусть сам выпорет своего ученика розгами.
Ряды воспитанников де Либерти взорвались дружным рёвом и аплодисментами.
— Очевидно, что сеньор Джулиано менее всех у вас способен терпеть боль, — поделился своими наблюдениями маэстро Майнер.
— Думаю, у него всё ещё впереди, — зловеще пообещал де Либерти.
Ложка дёгтя, подлитая жерменцем в бочку хмельного мёда победы, несколько омрачила радость Джулиано. Но вскоре он уже забыл об этой обиде, с облегчением валяясь в слабой тени яблони, обливаясь холодной водой и с интересом наблюдая за избиением товарищей по школе.
После
Лишь поздно вечером основательно избитые и уставшие воспитанники маэстро Фиоре возвратились в свои душные кельи, где, не раздеваясь, попадали на тюфяки, чтобы забыться неглубоким болезненным сном.
Глава 22. Театро
Густая летняя ночь, почти не дающая отдохновения от дневного зноя, удушливой волной накрывала умирающую от жары столицу Истардии. Казалось, на улицах города остались только очумевшие цикады, без умолку стрекочущие в густых ветвях кипарисов, да почитатели храма муз, небольшими группами спешившие в здание древнего театра Марцелли, чтобы пораньше занять лучшие места. Заезжая труппа из герцогства Урано давала «Мессалину».
Джулиано, жутко потеющий даже в одной тонкой льняной рубашке на голое тело, нехотя тащился по улице следом за Сандро де Марьяно, навязанным ему волею брата. Художник без устали щебетал, восторгаясь красотами вечернего Конта. Он был счастлив и вдохновенен. Поводом к его восторженному настроению служило утверждение городским советом картонов молодого дарования в качестве основного сюжета для стен центрального нефа капеллы Маджоре.
— Ты уже бывал в театре? — поинтересовался Сандро.
— Не-а, — Джулиано наморщил усы, — но видел пару раз бродячих циркачей, выступавших в Себилье на Пасху.
— Это совсем не то! — воскликнул Сандро. — Даже сравнивать не стоит. Циркачи лишь кривляются, тогда как театр — это благородное искусство!
— Посмотрим, — проворчал де Грассо, которого начинал раздражать всезнайка Марьяно.
Пьетро и Ваноццо обещались быть на представлении, и данные измышления давали юноше хоть какую-то надежду, что такой редкий, свободный от тренировок вечер окажется не полностью загублен.
Театр Марцелли чем-то напомнил Джулиано здание Колизея. Те же четыре яруса мраморных арок уходили ввысь. Те же серые колонны и белые статуи. Та же величественность, красота и грандиозность архитектуры ушедшей в закат империи. Разница была лишь в том, что театр имел в основе форму подковы или разрезанного пополам пирога. Высокая сцена располагалась как раз в месте разреза и тянулась от края до края примерно на двести локтей[84].
У арки входа Джулиано ждала толпа воспитанников де Либерти. Пьетро резво замахал де Грассо руками, зовя присоединиться к остальным.
— Кто твой юный друг? — поинтересовался де Брамини.
— Сандро де Марьяно — племянник кардинала Франциска, получивший должность главного маляра в церкви Маджоре, — буркнул Джулиано.
Сандро озадаченно захлопал пышными ресницами на де Грассо.
— О, какая тут важная птица! — не обращая внимания на издёвки приятеля, искренне восхитился Пьетро. — Горячо рад знакомству.
Низенький фехтовальщик, с которым Сандро был почти одного роста, схватил его тонкую кисть в свою ладонь и радостно потряс.