Искра жизни. Последняя остановка.
Шрифт:
Росс. М-да. Когда он думает заявить?
Грета. Собирался сегодня утром. Жуткая сволочь. Берегитесь.
Росс. Чего беречься? А еще что говорил?
Грета. Он не все говорит, что думает. Коварный.
Росс. А вы спросите, что он собирается делать, когда придут русские.
Грета. Спрашивайте сами. У фрау Роде каждую минуту может начаться…
Росс (безучастно). Да?
Грета. Знаете, ваша кузина… С ней тоже не все в порядке…
Росс. Нет? У кого нынче все в порядке?
Грета (смеется).
Входит Анна. Грета разглядывает ее пальто.
Вот это да! Абсолютный блеск! Демисезонное! Как раз по сегодняшней погоде. Чего только у вас нет!
Анна. Да, в самом деле…
Грета. И у меня когда-то было такое. Сгорело.
Анна. Скоро потеплеет, Грета. И вам не понадобится пальто.
Грета. Это я и сама знаю. (Смотрит на Анну, которая распечатывает пачку кофе и насыпает из нее в кофейник.)
Анна (заметив это, дает ей остаток содержимого пачки). Вот, дайте фрау Роде.
Грета (нюхает). Настоящий кофе! Факт! Где вы достали?
Анна. Надбавка за страх при последних воздушных налетах американцев.
Росс. Надбавка за страх?
Анна. Да. Так это называлось. Когда число убитых переваливало за десять тысяч, нам выдавали надбавку к пайку — немного сахару, или шоколада, или кофе. Как детишкам дают конфетку, чтобы вели себя хорошо.
Грета. При русских налетах ничего не выдавалось. (Хочет уйти.)
Анна. Только обязательно дайте кофе фрау Роде.
Грета. Не бойтесь, не стяну. Все-таки что значит мужчина в доме! Снова начинаешь хорошо относиться к людям! (Уходит).
Росс (быстро). Кто такой старик Кернер?
Анна (кладет на стол хлеб). Блокварт. Живет в нашем доме, внизу.
Росс. Нацист?
Анна. Иначе не был бы блоквартом.
Росс. На подкуп пойдет?
Анна. Да. Но не выдал бы после.
Росс. Он донес на фельдфебеля?
Анна. Возможно.
Росс. А на В ильке?
Анна. Нет.
Росс. Кто выдал Вильке? Кто-нибудь из соседей?
Анна молчит. Звонит телефон. Она снимает трубку. Росс смотрит на Анну. Она берет трубку и тут же кладет ее обратно.
Его выдал мужчина, который только что звонил?
Анна (взглянув на него). Откуда ты знаешь, что это мужчина?
Росс. Иначе ты не бросила бы трубку.
Анна (смотрит на него, медленно). Ты наблюдательный.
Росс. Лагерь приучил. От этого зависела жизнь.
Анна (с горечью). Мы все выучились этому, не так ли? Следить и притворяться!
Росс. Значит, Вильке выдал мужчина, который
Анна (после паузы). Да.
Росс. Почему?
Анна. Спасал себя. Был на подозрении.
Росс. Твой муж?
Анна. Да. Мы не виделись два года. С того дня как он спьяну признался мне, что на допросе в гестапо рассказал все, что знал о Вильке. Пожертвовал им, спасая свою шкуру.
Росс. Чего он теперь хочет?
Анна. Вернуться. Вдруг все оказалось ошибкой. Раскаивается. (С горечью.) Он всегда раскаивается в нужный момент.
Росс. Боится, что донесешь на него, когда все это рухнет.
Анна. Возможно. Он всегда заранее рассчитывает, из чего извлечь выгоду.
Росс (указывает на мундир). Его вещи?
Анна. Да. Он стал военным, чтобы отвести подозрение. Это его и спасло. Про форму я совсем забыла. Запаковала ее с другими вещами. Он должен был их забрать. Но так и не зашел.
Росс. А сейчас?
Анна (иронически). Сейчас ему вдруг захотелось меня спасти. (Начинает собирать на стол завтрак.)
Росс. Тебя? Не себя ли?
Анна. Подразумевает себя. Но лучше звучит, если сказать «меня».
Росс. Где он? Военная форма ему не нужна?
Анна. Нет. В России ему прострелили ногу.
Росс. Спекулирует на твоем сочувствии? (Пьет кофе, ест.)
Анна. Нет. На соучастии. Говорит, я рассказала ему то, за что посадили Вильке.
Росс. Ты это сделала?
Анна. Да. Я доверяла ему.
Росс. А Вильке тебе?
Анна. Да. (Порывисто.) Зачем ты расспрашиваешь? Я не хотела, но так получилось, Вильке был выдан. Я и понятия не имела об этом, потом узнала, старалась позабыть, и вот приходят такие, как ты, мученики, борцы за правду, расспрашивают, — и вновь растравляют все! Кто бы мог подумать, что подлость и страх так разрастутся? Ведь когда-то мир был иным, были доверие и любовь. Так нас учили, и так мы жили, пока не нагрянула эта проказа, не запятнала и не разъела все до того, что не доверяешь ближнему и даже себе самому.
Росс. И даже себе самому?
Анна (тихо). Нет. (После паузы.) Когда умер отец, я была еще девочкой и мало знаю о нем. Но один вечер мне хорошо запомнился. Отец был болен. Я сидела в его комнате. И вдруг он сказал: дитя, тебе повезло, ты родилась в двадцатом веке — веке свободы, культуры и человечности. (Гневно смеется.) А позже, в школе, меня учили, что таких людей, как Атилла и Чингис-хан, теперь не может быть.
Росс (направляется к Анне. Обнимает ее). Мы превзошли их.