Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Между тем нельзя обойти молчанием и мнение тех, которые оспаривают истинность всеми разделяемого утверждения о безграничной любви Христа к людям, при этом, не принимая во внимание даже Апокалипсис.
Х. Р. Нибур, например, считал, что отношения Христа к Богу и к ближнему не находятся на одном уровне. Только Бога следует изо всех сил любить всем сердцем, душой и разумом; ближнего же надо поставить на тот же уровень ценности, что и отводимый самому себе. Более того, сама идея присвоения человеческой душе «бесконечной» или «сущностной» ценности представляется совершенно чуждой Иисусу. Он никогда не говорит о достоинстве человека отдельно от Бога. Ценность человека, как и ценность птицы или цветка, есть его ценность для Бога; мерой подлинной радости является радость на небесах. Благие качества человека — это его достоинства по отношению к Богу. Невозможно удовлетворительно описать добродетель любви к ближнему в поведении и учении Иисуса, если каким бы то ни было
По мнению Нибура, любовь Иисуса к Богу и его любовь к ближнему — различные добродетели, не имеющие общих свойств, а только общий источник. Любовь к Богу — это есть поклонение единственному истинному благу, это есть благодарность подателю даров, это радость в святости, это «приятие Бытия». А любовь к человеку наполнена скорее жалостью, нежели поклонением, она скорее дающая и прощающая, а не преисполненная благодарности; она страдает от людской порочности и нечестивости, она не согласна принимать людей такими, каковы они есть, но призывает их к покаянию. Любовь к Богу — страсть, а любовь к человеку — сострадание. Здесь дуализм сына человеческого и сына божьего, который возлюбил Бога, как должен его любить человек, и возлюбил человека так, как это может сделать только Бог, испытывая величайшую жалость к погибающим [57] .
57
См.: Нибур Х. Р. Христос и культура // Христос и культура. Избранные труды Ричарда Нибура и Райнхоль Нибура. М., 1996. С. 23–24
Действительно, Христос призывал любить Бога всем сердцем, покорность ему ясно выражена и в Откровении. Но вместе с тем не следует забывать, что излагая свое учение, Христос отвергал некоторые из тех ценностей и правил, которые творец передал людям через Моисея. Он упрекал Бога-отца и за свою мученическую смерть. Однако Бог на самом деле стоит у него на первом плане. Так, Иисус утверждал: «…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим» — сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего как самого себя» (Мф., 22:37–38). Та же мысль изложена и в Евангелии от Марка (12:28–34). Что касается Апокалипсиса, там вообще местами декларируемая любовь к людям сочетается с развернутыми картинами их жестокого уничтожения.
Мы не должны забывать, что не только в связи с Апокалипсисом, но и вообще учение Иисуса было эсхатологическим. Он страстно желал исполнения мессианских обещаний величайшего исторического переворота, который позволил бы раз и навсегда уничтожить зло и добиться сверхъестественного исхода — установления божьего царства. Другими словами, его учение было упованием, обращенном в будущее, оно ярко проявляется и в Откровении, особенно в его заключительных главах, причем создается впечатление, что упование мучительно продирается сквозь девственный густейший лес жестокостей и катастроф. Упование Иисуса упорное, бурное, страстное, чрезмерное, он готов на любые жертвы ради его реализации.
По новозаветным текстам, до Откровения, Христос проявлял казалось бы полное послушание воле отца, к которому он относился не просто как почтительный сын к весьма почитаемому отцу, но и как человек к Богу. Он был рожден покорным и послушным, запрограммированным на роль мессии, по указанию творца нес людям новое слово, склонил голову перед мученическим уделом, хотя и высказал упрек Яхве. Тем не менее внимательное изучение Нового Завета заставляет думать, что Иисус все-таки самостоятелен, а покорность и послушание во многом внешние и больше декларативные. Он просто не может не быть автономным, даже суверенным, иначе он просто сольется с Яхве и станет ненужным, это был бы уже не второй Бог, практически заслонивший первого. Ведь Христос появился потому, что для определенной части древнего общества старый Яхве исчерпал свои функции и остро нужен был новый божественный персонаж. Конечно, при этом сын вовсе не претендовал на роль творца природы, вселенной и человека, но именно он, а не кто-нибудь другой, дает людям новую спасительную надежду на грядущее царство всеобщего благополучия. Образно говоря, если отец стоял в начале истории, то сын — у его финала. Излишне объяснять, насколько именно будущее важно для человечества. Мессия еще принес людям новую этику.
В Откровении Христос тем более не предстает покорным и послушным, фактически становится полностью равным Яхве, он такой могучий и всеведущий. Тем самым христианство показывало и подчеркивало преодоление иудаизма. Если романтическое воображение воспринимало Иисуса
Евангелический Христос удивительно свободен от чрева и, конечно, от повседневных земных забот, он прост и героичен в своей вере в Бога и проповедуемое им слово, непоколебимо убежден в его правдивости и в том, что его можно реализовать путем любви и смирения. Но в смирении мессии нет и следа самоуничижения, он не переживает свое смирение как неполноценность, это его нравственная позиция. Его смирение радикально отличается от скромности и робости, присущих тем, кто не уверен в себе, в своем месте в жизни. Его смирение проистекает из абсолютной уверенности в своей правоте и выполнении миссии, предписанной тем, кто по своему усмотрению распоряжается судьбами человечества и вселенной. Со страниц же Откровения предстает совершенно иной божественный персонаж, грозный и жестокий, который даже в торжественном финале книги не перестает угрожать возмездием. От смирения не остается и следа.
Что несомненно и в полном объеме наследует Откровение из других новозаветных текстов — это сосредоточение всего внимания и всей человеческой жизни на ином мире, который является наградой за праведную и правильную жизнь. Христос в значительной мере теряет здесь статус посредника между людьми и творцом, который был у него в доапокалиптических сочинениях, он становится необходимым связующим звеном между людьми и. грядущим небесным Иерусалимом. Иисус и раньше во всем, что было связано с его мессианством, действовал властно и с уверенностью, какую дают силы и убежденность. В Откровении выражено стремление к абсолютной и беспрекословной власти Иисуса над человеком, а также отказ от всего земного. И в этом последнем Апокалипсис остается верен предыдущим новозаветным сочинениям, в том числе положениям, содержащимся в Первом соборном послании Иоанна Богослова: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего» (2:15–16). Этот мир — царство зла, область тьмы, где правят ненависть и убийство, это мир временных, преходящих ценностей с его чувственностью, поверхностью и материализмом, это мир умирающий и убивающий, который Христос пришел разрушить окончательно. Но если это так, то какой же мир действительно утверждает апокалиптический мессия, этот буйный и неукротимый агнец, уничтожающий людей и подвергающий их неимоверным мукам?!
Христианству ничего не оставалось, как отсечь от себя Апокалипсис, что оно и сделало.
Доапокалиптические страницы Нового Завета повествуют о посланце и сыне божьем, который приносит людям новую этику и твердую надежду на спасение. Его не случайно назвали и называют сыном человеческим, ибо он обладает истинно человеческими и человечными чертами. В Откровении же перед нами предстает гигантский сверхчеловек, по существу, вершитель и повелитель мира, божество, равное, а во многом и превосходящее своего отца. Поэтому его обещания вечного спасения становятся еще более весомыми по сравнению с теми, которые давал евангельский Христос, иначе говоря, мифотворец предпринял все необходимые, на его взгляд, меры, чтобы обеспечить себе вечное существование. Понятно, что выигрыш от этого огромен.
Но такого соображения, пусть и очень важного, совершенно недостаточно для понимания грандиозных изменений, которые претерпел образ Христа в Апокалипсисе. Чтобы понять природу и истоки названных превращений, надо отправиться в труднейшее путешествие — к своему детству. В этом путешествии можно обнаружить, что вполне взрослый человек бессознательно продолжает ощущать последствия руководства собой со стороны родителей в годы детства. У многих из них сформировался образ суровых, даже слишком суровых и властных родителей. Наверное, многие из них сами давали повод к проявлению строгости или не понимали, что она нужна, но след от нее оставался на долгие годы, иногда навсегда. Логично допустить, что такие люди предпочитают верить тоже в строгого и даже жестокого Бога, а не в мягкого и прощающего. Строгие, умеющие наказывать, иногда очень жестоко, родители, особенно отец, бессознательно воспринимались как более надежная защита и опора в жизни. Но надо отметить, что те родительские образы, которые являются супер-Эго, выполняя функции внутреннего контролера, могут и не отражать реальных характеристик реальных родителей. Они часто принимают весьма причудливые и искаженные формы и в качестве супер-Эго действуют даже более жестко, чем реальные родители. Упомянутое искажение может иметь место по той же причине: суровый и даже жестокий родитель лучше защитит, чем мягкий и прощающий, поскольку последний может проявить мягкость и прощение по отношению к врагам или неведомым угрожающим силам.