Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Успех христианства можно объяснить, в частности, тем, что оно обещало индивидуальное воскресение человека. Крах же коммунистического учения можно объяснить также и тем, что оно провозглашало лишь грядущее всеобщее счастье, игнорируя конкретного человека, чего он ему не мог простить.
Таким образом, христианское предвидение будущего решает две наиважнейшие жизненные задачи:
1) обещание дарования всеобщего блаженства, а значит, коренным образом изменения этого несправедливого и жестокого мира, раз и навсегда осудив его;
2) обещание преодоления смертной природы человека и тем самым снижения изматывающего страха смерти, что само по себе играло исключительную, ни с чем не сравнимую роль.
Христианство всегда было эсхатологическим учением, благодаря в основном ему и пропаганде веры в жизнь после смерти оно стало захватывать все новые народы и в конце концов триумфально победило. Если эта религия хочет сохранить
Мне возразят, что не все авторы традиционно относят к эсхатологии воскресение из мертвых отдельного человека, с чем не могу не согласиться. Однако вера в такое воскресение в сущности представляет собой самую важную часть человеческих ожиданий. Индивиду нужно не только и, главное, не столько всеобщее благоденствие в неопределенном будущем, сколько убежденность в возможности преодолеть свою тленную природу. Хотя при этом он и понимает, что загробное бытие для всех или даже только для избранных, возможно, и является непременным условием продолжения его конкретного посмертного существования. Поэтому я предлагаю в эсхатологических исследованиях особо выделять религиозные учения о воскресении отдельного человека.
Идея о Конце света и последующем возрождении, нашедшая столь яркое воплощение в Апокалипсисе, прежде чем стать догматом веры и религиозным идеологическим стандартом, во-первых, была (и осталась!) выражением ужаса данного народа перед прежде всего собственной историей, смутно ощущаемой как частное проявление всеобщей доли человечества. Во-вторых, указанная идея детерминирована неистребимой потребностью человека в знании того, что ему предуготовлено в будущем. Здесь мы сталкиваемся с необходимостью отделить религиозную эсхатологию о будущем человечества от эсхатологических нерелигиозных (футурологических) представлений, хотя сделать это только на первый взгляд просто. На самом деле довольно часто внешне нерелигиозные представления оказываются близкородственными религиозным. Именно это мы можем обнаружить в коммунистическом учении, а его исключительно враждебное отношение к религии объясняется бессознательным стремлением отрицать указанную близость как компрометирующую. Враждебность была вызвана и тем, что это учение во многом являлось магией, если понимать последнюю как сложную систему концепций о мире, его природе и механизмах, о возможности управлять им. Религия как несомненный шаг вперед вытеснила магию, которая тем не менее продолжала представлять для нее огромную опасность. Уже поэтому коммунизм, частично как система магических представлений, не мог не ненавидеть религию. В своей же идеологической части, которая, в сущности, является эсхатологической, коммунизм почти полностью повторил ближневосточные, особенно христианские, доктрины о спасении человечества в более чем неопределенном будущем, о мессии (спасителе), путях манипулирования человеком и обществом и т. д.
Имея в виду более чем значительные различия между предвидением будущего всего человечества и обещаниями индивидуального загробного существования, следует отметить, что Откровение прежде всего занято первым аспектом. Посмертное же бытие отдельного человека органично вписывается в ту картину, которая дается применительно ко всему людскому роду. Естественно, что несомненные преимущества в указанном бытии получат приверженцы истинного Бога, о чем прямо говорит последняя библейская книга. Будущий сверхдальний мир в ней описан достаточно подробно, вплоть до указания на его вполне материальные признаки, особенно самого Иерусалима, его размеров, стен, украшений и т. д. Город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения, поскольку «слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец». Из этого следует, что царство всеобщего благоденствия вообще будет не в этом мире.
Эсхатологическая мощь Откровения безусловна. Несомненно, что еще до него иудаизм делал небезуспешные попытки апокалиптического осмысления истории. Но такое ее осмысление именно иудаизмом достаточно корыстно в том смысле, что предвидится полный крах всех других царств, которые были враждебны Израилю, и обязательное его полное торжество в конце. Собственно, эта тема представлена и в Апокалипсисе,
В представлениях о грядущем Страшном суде христианство в Апокалипсисе не двинулось дальше по сравнению с иудаизмом. Так, во сне Даниил видел «Ветхого днями» и судей с книгами, по которым они судили людей (Дан., 7:9–10). То же самое видит и Иоанн Богослов: Бога, раскрытые книги и суд над людьми в соответствии с их делами (Отк., 20:12). Однако в упомянутом сне Даниила есть один чрезвычайно важный момент, точнее — персонаж, которому отдают должное очень многие исследователи христианства. Это — «как бы Сын человеческий», которому «дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прийдет, и царство Его не разрушится» (Дан., 7:13–14). Я намеренно привожу полностью этот отрывок из Книги Даниила, чтобы показать, что речь, собственно, идет о мессии, о предтече Христа, которому надлежит спасти людей и который впоследствии принял образ Христа. В Новом Завете о нем тоже будет сказано, что ему даны власть, слава и царство, и что владычество его — вечное. Разумеется, здесь речь идет именно о сыне человеческом, а не о Яхве, поскольку последнему не могут быть даны власть, слава и царство. Он сам их дает другим, они принадлежат ему исконно, составляют его сущность.
В книге Даниила мессия был предугадан, но эта тема там не развита, для нее, как можно полагать, еще не сложились необходимые условия. Даниилов «Сын человеческий» ни в коем случае не является ни Адамом, предсущим творению мира, и никаким другим первочеловеком, вроде древнеиндийского Пуруша, из которого возникли элементы космоса, вселенская душа, «Я». «Сын человеческий» представляется именно мессией. Поскольку Книга Даниила предшествовала христианству, можно сделать вывод, что потребность в спасителе существовала давно, и она выражена в целом ряде и иных священных иудаистских текстах. Есть все основания думать, что само появление христианства в недрах иудаизма означает кризис последнего, который уже не удовлетворял многие витальные духовные потребности. Именно христианство, а не иудаизм стало мировой религией. Старый Яхве оказался не в силах решить все важнейшие проблемы еврейского народа, нужны были, как сказали бы теперь, свежая кровь, новые идеи, которые не укладывались в столь древние представления о Яхве. Но и от него не могли полностью избавиться, не могли, прежде всего первые христианства, которые создали новое учение.
Это объясняет, почему Христос стал сыном Яхве, а Ветхий Завет — священным и для христианства. Естественно, что эсхатологические христианские идеи отчасти заимствованы из этой части Библии, однако по своему размаху, силе и убедительности христианская эсхатология превосходит иудаистскую.
Апокалиптические видения конца мира и последующего возрождения представляют собой не только ужас перед историей, но и попытку защититься от нее: ведь Апокалипсис есть предвидение чего-то чрезвычайно важного, а предвидеть значит иметь возможность обезопасить себя.
Поэтому апокалиптическая информация принадлежит к числу спасительных. Конечно, само апокалиптическое знание было священным, причем всегда, невзирая на то что вначале оно сообщалось лишь особо посвященным и избранным, которые затем передавали его всем. Такой его священный характер определяется прежде всего тем, что сами сведения о конечном времени идут от Бога, поэтому они чрезвычайно значимы, весомы и точны. Они не только вооружают людей, но еще и прославляют богов.
Те, кому давались эти сокровенные знания, во всех религиозных системах отличались необыкновенной мудростью, которая, будучи помноженной на видения и экстатический опыт, убеждали в неоспоримости прогностической информации. Знание божественной мудрости охватывали природу, весь космос, историю и человека, но в конечном итоге все делалось только для человека, чтобы снизить его тревожность перед неопределенным будущим, кратковременностью бытия, одиночеством и враждебностью среды. Потребность в апокалиптическом знании показывает, что недостаточно иметь в партнерах Бога, надо еще знать, что предложит история, хотя бы и определяемая им, и какова будет судьба самого Бога. Поэтому естественно думать, что апокалиптика всегда моложе веры во всевышнего творца.