Истина
Шрифт:
Он всегда в этом месте смеялся. И опять смех был ненастоящий: Леонид Павлович насильничал над собой. «Черт побери!» – сцена была смешная. Но каково было Миронову падать? Асфальт – не подушка. Леонид Павлович не мог бы, как Миронов, так грохнуться на асфальт. Это надо быть артистом. Года три, наверное, прошло с тех пор, как Миронова не стало. Леонид Павлович как ни силился, не мог припомнить, в каком году Миронов ушел из жизни, как будто это так уж важно было. В ресторане «Плакучая ива» Миронов был неотразим. Леонид Павлович глубоко вздохнул – и рассмеялся. Он опять фальшивил, смех был через силу. В «Бриллиантовой руке» было
Леонид Павлович все кино проулыбался, даже скулы стало водить. Улыбался он не потому, что было смешно, потому что так надо. Оглушительно заревел «КамАЗ». Мусор! Леонид Павлович вскочил с дивана, оделся, взял мусорное ведро, вышел на улицу. Подъемный бак с мусоровозки был в плотном окружении высыпавших на улицу жильцов. Леонид Павлович скромно встал в стороне, не стал толкаться. Он больше уже не улыбался, было грустно . Фильм был какой-то не очень веселый. Из 35-го дома напротив вышел мужчина с ведром, с мусором. На лестнице у подъезда он споткнулся, упал лицом вниз, до крови содрал локоть. Ведро покатилось, мусор высыпался на дорогу. Леонид Павлович затрясся от смеха. Он понимал, что в подобной ситуации некрасиво, неэтично смеяться, но не мог остановиться.
Слесарь-сантехник
Во всей его неуклюжей, тучной фигуре угадывалась тоска не тоска – некая отрешенность от мира сего… В глазах укор. Виноватая улыбка. Он, это Григорий Афанасьевич Рудин, слесарь-сантехник из ЖКО, разочаровался в работе, хотелось лучшего, большего – другой, чистой работы, чтобы в галстуке. Григорий Афанасьевич мужчина был видный, высокий, не пьяница какой, не скандалист, что было большой редкостью для сантехника, характера мягкого.
Григорий Афанасьевич отошел от окна, сел на корточки у протекающей батареи парового отопления, достал из сумки инструмент. Работал он аккуратно, не гремел, увлекся, но скоро опять нашла тоска, хотелось большего, настоящая работа не устраивала, и как долго это будет продолжаться – Григорий Афанасьевич не знал. Он умело скрывал свою неудовлетворенность работой от товарищей, но иногда не получалось.
– Ты что, Григорий Афанасьевич, заболел или баба не дала? – спрашивал кто-нибудь.
– Так что-то, настроения нет, – отвечал Григорий Афанасьевич. Рассказать бы все, открыться, легче было бы, но страх быть непонятым, осмеянным парализовывал.
Устранив течь из батареи, Григорий Афанасьевич сел за стол, закинул ногу на ногу – класс как класс, три ряда парт. Григорий Афанасьевич учился в третьей школе, это была первая. Учился Григорий Афанасьевич без желания, после окончания школы подал заявление в институт на геологический факультет, провалил экзамены, устроился в ЖКО. Потом армия, женился. Все как у всех, и не все как у всех. Скрипнула дверь, в класс вошла уборщица, в черном халате.
– Сделали? – спросила женщина, прошла
– Все готово, – отвечал Григорий Афанасьевич за работу.
– Хорошо.
Григорий Афанасьевич откашлялся, хотя в горле совсем не першило
– Не хозяйственный у нас человек. Во дворе у вас столько труб лежит, всяких разных. И лежат они у вас, как я понял, давно. Не один год, наверное, ржавеют. И никому не надо! – Григорий Афанасьевич встал, заложил руки за спину, продолжил. – Я много думал, почему так. Откуда эта безответственность? Или государственное, так, значит, – не мое, пусть ржавеет. Сознательность у нас на низком уровне. Нехорошо получается. Далеко идти не надо: у нас в ЖКО все делается на ура, в спешке. Куда это годится?! А как хорошо было бы, если бы человек знал, какая работа его ждет завтра, подготовился бы к ней. Как было бы хорошо…
Григорий Афанасьевич вдруг замолчал, втянул голову в плечи: кто он такой , чтобы учить?
– Я пойду, – встала уборщица, сильно хлопнув крышкой парты. – Хорошо, что батарею сделали, а то течет, не успеваешь подтирать.
Григорий Афанасьевич ничего не ответил. Он как-то раз пришел на работу в белой рубашке, мужики подняли на смех. После обеда Григорий Афанасьевич переоделся в рабочее. Любил он в выходные этак пройтись по городу в костюме, в белой рубашке, в галстуке. Григорий Афанасьевич с Чернышевым, начальником автоколонны, принимал хвойные, парафиновые ванны от нервов. Алексей Алексеевич был совсем не похож на начальника, как ребенок, никакой степенности.
Уборщица ушла. Григорий Афанасьевич собрал весь свой нехитрый инструмент, и опять стало нехорошо, работа не прельщала. Часто вечером Григорий Афанасьевич лежал на диване и думал, как руководил бы… чтобы был свой кабинет, приемная… Хотя бы неделю вот так, а потом можно опять в сантехники
Слабохарактерный
1
Проснулся Степан от резкой боли в плече, открыл глаза – в комнате горел свет, какая-то женщина стояла у дивана. Степан лежал на полу. Женщина была в длинном белом платье, босая. Степан легко мог дотянуться рукой до ее голых лодыжек.
– Вставай! – вдруг закричала женщина.
Голос знакомый… Жена, Людмила.
Людмила была среднего роста, не худая, не полная. Крупные черты лица. Смотрела Людмила на мир широко открытыми, и без того большими глазами.
– Поднимайся, на работу надо! – не отставала Людмила.
Она зло пихнула ногой нажравшегося вчера до зеленых соплей супруга. Степан открыл глаза: вот откуда эта боль в плече. Степан с удовольствием врезал бы жене как следует, чтобы умылась кровью, но не было сил подняться.
– Поднимайся!
– Встаю. Иди отсюда, скотина! – Степан зло выругался. – Ноги тебе надо выдернуть, чтобы не пинала. Я тебе припомню это.
Людмила ушла в спальню досыпать, и никакая сила не могла заставить ее опять встать.
Степан осторожно поднялся – тошнило, болела голова, – тихо постанывая, прошел на кухню. На плите стояла тушеная картошка, чай – все разогрето. Людмила вставала полседьмого, готовила завтрак, и не было случая, чтобы проспала. «Тут она молодец, – вынужден был признать Степан. – Но зачем пинаться? Я человек, не скотина. Конечно, врезать бы ей не машало. Заслужила».