История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Шрифт:
Василій Шуйскій.
Интереснымъ лицомъ въ драм является Василій Шуйскй, этотъ "лукавый царедворецъ", хитрый и коварный интриганъ — созданіе Смутнаго времени, которое пріучало людей, ради собственнаго спасенія, лавировать среди всевозможныхъ случайностей тогдашней жизни. По отношенію къ Борису онъ ведетъ сложную и хитрую политику: онъ наговорами и намеками, тайными злыми рчами возбуждаетъ ненависть въ сред русскаго боярства противъ Годунова, — и, въ то же время, онъ уметъ такъ вкрасться въ довренность Бориса, что тотъ, при всей своей подозрительности и недоброжелательств къ Шуйскому, передъ смертью на него указываетъ сыну, какъ на такого совтника, котораго онъ долженъ приблизить къ себ. Ненавидя Годунова отъ всей души, называя его "вчерашнимь рабомъ", «татариномъ», "зятемъ палача", — Шуйскій оказываетъ услуги Годунову и льститъ ему, чтобы, вкравшись въ его довріе, ловче погубить его. Когда онъ чувствуетъ себя въ безопасности, онъ не можетъ отказать
Дмитрій Самозванецъ.
Совершенную противоположность Шуйскому представляетъ собою Самозванецъ. Это — смлый авантюристъ, которому душно и тсно въ монашеской кель, котораго мечты влекутъ къ жизни шумной, полной всякихъ впечатлній… Ради этихъ впечатлній онъ смло вступаетъ на путь, который можетъ его привеств къ плах. Но смерти онъ не боится. Онъ беззаботно и смло смотритъ въ жизнь и старается отъ нея взять все, что можно, безъ всякихъ хитроумныхъ плановъ. Когда онъ беззаботно пируетъ въ замк Мншка, онъ готовъ забыть вс свои зати, — и всей душой отдается веселію, когда онъ влюбляется въ Марину, — онъ не думаетъ ни о чемъ, кром своей любви, и съ беззаботвой смлостью открываетъ ей вс свои тайны. Пораженіе его не огорчаетъ въ такой мр, какъ смерть его любимаго коня. Впрочемъ, эта самоувренность и безпечность — врный залогъ успховъ въ борьб съ запуганнымъ, истерзаннымъ-морально Борисомъ.
Самозванецъ — "рыцарь минуты", орудіе рока, которому суждено было покарать Бориса и затмъ безслдно исчезнуть, [39] надленъ и умомъ, и благородною гордостью, и любовью къ родин, и, кром всего этого, той богатой фантазіей, которой былъ такой запасъ y гоголевскаго Хлестакова… Въ разговор съ Мариной, онъ можетъ такъ увлечься своей ролью, что говоритъ съ ней языкомъ прирожденнаго царевича. Онъ понимаетъ ясно что, въ рукахъ Польши и іезуитовъ, онъ только удобное оружіе противъ Россіи, и что до его самозванства имъ равно никакого дла нтъ; передъ сраженіемъ онъ мучится мыслью, что враговъ родины ведетъ проливать кровь своихъ единоземцевъ. Но всхъ этихъ качествъ мало для того, чтобы усидть на престол, путь къ которому политъ кровью.
39
"Мненіе митр. Платона о Димитріи Самозванц,- говоритъ Пушкинъ, — будто бы он былъ воспитанъ y іезуитовъ, удивительно дтское и романтическое. Всякій былъ годенъ, чтобъ разыграть ту роль". Говоря такъ, Пушкинъ хотлъ сказать, что ни личность мнимаго Димитрія, a обстоятельства того времени, сумма условій, воспитавшихъ и создавшихъ самозванца, обусловили ему успхъ.
Происхожденіе драмы.
О происхожденіи драмы самъ Пушкинъ даетъ рядъ цнныхъ указаній: "Изученіе Шекспира, Карамзина и старыхъ нашихъ лтописей дало мн мысль облечь въ формы драматическія одну имъ самихъ драматическихъ эпохъ новйшей исторіи. Я писалъ въ строгомъ уединеніи, не смущаемый никакимъ чуждымъ вліяніемъ. Шекспиру подражалъ я въ его вольномъ и широкомъ изображеніи характеровъ, въ необыкновенномъ составленіи типовъ и простот; Карамзину слдовалъ я въ свтломъ развитіи происшествій; въ лтописяхъ старался угадать образъ мыслей и языкъ тогдашняго времени". Это обстоятельное и любопытное указаніе великаго поэта нуждается и въ объясненіи, и въ дополненіяхъ.
Вліяніе Шекспира. а) обрисовка характеровъ. b) "единства".
Вліяніе Шекспира сказалось — 1) въ обрисовк характеровъ героевъ ("необыкновенное [40] составленіе типовъ"). Самъ Пушкинъ признаетъ, что лица, созданныя Шекспиромъ, не таковы, какъ y Мольера, — это не типы одной страсти, одного порока, но существа живыя, исполненныя многихъ страстей, многихъ пороковъ; обстоятельства развиваютъ передъ зрителями ихъ разнообразные, многосложные характеры. "У Мольера скупой — скупъ и только, y Шекспира Шейлокъ скупъ, смтливъ, мстителенъ, чадолюбивъ, остроуменъ… У Мольера лицемръ волочится за женой своего благодтеля, лицемря; принимаетъ имніе подъ храненіе, лицемря; спрашиваетъ стаканъ воды, лицемря". Съ этимъ одностороннимъ образомъ Пушкинъ сопоставляетъ боле сложный, a потому и боле правдивый, образъ шекспировскаго Анджело. "Истина страстей, правдоподобіе чувствованій въ предполагаемыхъ обстоятельствахъ — вотъ, чего требуетъ нашъ умъ отъ драматическаго писателя" — говоритъ Пушкинъ. Изъ характеристики дйствующихъ лицъ драмы мы видли, что нашъ писатель, дйствительно, пошелъ вслдъ за Шекспиромъ "въ его вольномъ и широкомъ изображеніи характеровъ". 2) Вслдъ
40
Очевидно «обыкновеннымъ» считалъ Пушкинъ то, что было принято y псевдоклассиковъ.
с) смшеніе комическаго съ трагическимъ.
3) Кром этихъ крупныхъ особенностей, взятыхъ y Шекспира, воспользовался Пушкинъ еще характернымъ пріемомъ великаго англійскаго драматурга смшивать «комическое» съ «трагическимъ». Въ этомъ отношеніи характерно внесеніе сценъ: "Корчма на Литовской границ", "Келья патріарха" и др. Это тоже было «новшествомъ» въ русской драм, которая, слдуя указаніямъ псевдоклассической теоріи, до Пушкина строго различала "трагедію" и "комедію". Слдуя за Шекспиромъ (и Вальтеръ-Скоттомъ), Пушкинъ въ этихъ комическихъ «бытовыхъ» сценахъ воспользовался языкомъ «вульгарнымъ», что также нарушало правила псевдоклассицизма.
d) введеніе массъ, многихъ дйствующихъ лицъ. Дробность дйствія.
4) Введеніе народныхъ массъ и большого числа дйствующихъ лицъ тоже должно быть признано результатами вліянія Шекспира. У него же позаимствовался Пушкинъ и пріемомъ разбивать дйствіе пьесы на многочисленныя и короткія сцены. У Шекспира этотъ пріемъ находился въ связи съ устройствомъ тогдашней сцены, подраздленной на отдленія. Такой сценарій — наслдіе средневковыхъ мистерій. Онъ пріучилъ и зрителей, и авторовъ пьесъ къ подвижности дйствія, легко переносимаго съ мста на мсто, потому что не требовалось перемны декорацій; такимъ образомъ, отдльныя сцены, связанныя съ разными мстностями, могли происходить даже параллельно одна другой. Это была одна изъ «условностей» театра Шексптра, которая не привилась на сцен новаго современнаго театра.
е) драма-хроника.
5) Вліяніе Шекспира сказалось на нкоторыхъ частныхъ заимствованіяхъ: слдуя англійскому писателю, Пушкигъ хотлъ въ своей пьес дать драматическую «хронику», — нчто въ род "трилогіи", въ которой "Борисъ Годуновъ› былъ бы лишь первой частью (за ней должны были слдовать — "Димитрій Самозванецъ" и "Василій Шуйскій"). Кром того, согласно указаніямъ изслдователей, заимствовалъ Пушкинъ отдльные стихи и даже сцены изъ "Ричарда III", "Генриха I", "Генриха ".
f) естественность дйствія.
6) Но не въ этихъ деталяхъ главное значеніе вліянія Шекспира. "Истина страстей, правдоподобіе чувствованій въ предлагаемыхъ обстоятельствахъ", "правдоподобіе положеній", естественность діалога — вотъ, "настоящіе законы трагедіи", по мннію Пушкина, изучившаго Шлегеля и Шекспира. Это новшество и было главнымъ заимствованіемъ нашего великаго поэта у Шекспира.
Раевскій о драм Пушкина.
Н. Раевскій, заинтересованный пьесой Пушкина, еще до ея окончанія, давалъ поэту такіе совты-предсказанія: "ты сообщишь діалогу движеніе, которое сдлаетъ его похожтмъ на разговоръ, a не на фразы изъ словаря, какъ было до сихъ поръ. Ты довершишь водвореніе y насъ простой и естественной рчи, которой еще наша публика не понимаетъ… Ты сведешь, наконецъ, поэзію съ ходуль…". И Пушкинъъ оправдалъ это предсказаніе прозорливаго друга.
Изъ взглядовъ самого Пушкина на свою «драму» видно, что онъ считалъ свое произведеніе «романтическимъ», себя — реформаторомъ русской драмы. Зная характерныя черты романтизма, допускавшаго даже то, что мы называемъ «натурализмомъ», [41] мы, дйствительно, можемъ, вслдъ за Пушкинымъ, назвать его драму «романтической». Но, употребляя терминъ, который былъ ему еще невдомъ, мы съ большимъ правомъ назовемъ его пьесу "реалистической".
41
См. мою Исторію русской словесности, ч. II, 203 и 204.