История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Шрифт:
Вліяніе "Рене".
Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байрон: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго поколнія". Герой Шатобріана — совершенный "Кавказскій Плнникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ, — онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ — жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія, — вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ — юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину вслдствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало мста съ его безмрнымъ эгоизмомъ. Рене бжитъ къ дикарямъ, но тоска, грусть слдуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная
Героини поэмы Пушкина и повстей Шатобріана.
Героини обихъ повстей Шатобріана ("R^ene", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Плнника": Atala, влюбленная въ плнника, появляется къ нему ночью, и съ тхъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юнош и ведетъ съ нимъ долгія бесды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ плна и умираетъ въ борьб съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщин; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ рку.
Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ.
Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овладли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было боле сильнымъ, органическимъ, такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.
Отношеніе Пушкина къ поэм.
Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэм вскор посл ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письм, что въ поэм пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хотлъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сдлались отличительными чертами молодежи 19-го вка", [15] но онъ признавалъ, что нарисовать «характеръ» ему не удалось. Тмъ не мене, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".
15
Элегія: "Я пережилъ свои желанія", написанная черезъ два дня посл окончанія "Кавказскаго плнника", прекрасно рисуетъ это настроеніе.
Отношеніе критики.
Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были замчены нкоторыми критиками, то они превознесли умніе поэта рисовать картины кавказской природы, — этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ…
Крои того, критика совершенно справедливо оцнила большую содержательность этого произведнія, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Здсь была усмотрна попытка психолога разобраться въ душ "героя времени". Здсь были и настроенія боле глубокія: "трогательное уныніе, боле чувства, боле силы, боле возвышенной поэзіи" — какъ выразился одинъ критикъ.
Критика о вліяніи Байрона.
Единодушнымъ хоромъ критика современниковъ признала, что на поэм сказалось вліяніе Байрона: кн. Вяземскій указалъ на Чайльдъ-Гарольда, какъ на образецъ пушкинской поэмы. Характеры пушкинскихъ героевъ показались русскимъ критикамъ "чужеземцами-эмигрантами, переселившимися изъ байронова міра". На разные лады повторяетъ русская критика свои мннія о "байронизм" Пушкина, и еще въ 40-ыхъ годахъ Н. Полевой утверждалъ, что "Байронъ возобладалъ совершенно поэтическою душою Пушкина, и это владычество на много времени лишило нашего поэта собственныхъ его вдохновеній". "Кавказскій Плнникъ, по его мннію, былъ ршительнымъ сколкомъ съ того лица, которое въ исполинскихъ чертахъ, грознымъ привидніемъ пролетло въ поэзіи Байрона". Эти категорическія утвержденія упрочили въ исторіи русской литературы ходячее мнніе о "байронизм" Пушкина.
Тщетно нкоторые критики указывали на несходство Пушкина и Байрона, на самостоятельность русскаго генія (Булгаринъ, Фарнгагенъ-фонъ-Энзе, Надеждинъ, Блинскій, Чернышевскій, Катковъ, Добролюбовъ); мнніе о полной подчиненности Пушкина Байрону, — мнніе,
Исторія созданія героя этой поэмы.
Образъ "Кавказскаго Плнника" складывался y Пушкина, очевидно, тогда, когда онъ еще халъ на югъ "въ ссылку"; Кавказъ, куда онъ пріхалъ съ Раевскими, подсказалъ для его картины фонъ; знакомство съ Байрономъ (въ семь Раевскихъ) наложило на готовый образъ нсколько неврныхъ, чуждыхъ ему, чертъ. Когда поэма была написана, настроенія Пушкина уже далеко разошлись съ нею: оттого она ему не нравилась, какъ только была окончена.
"Бахчисарайскій Фонтанъ".
Подъ впечатлніемъ Крыма, его природы и преданій, нашсалъ Пушкинъ вторую свою поэму: "Бахчисарайскій Фонтанъ".
Вліяніе Байрона. Герой поэмы.
Въ этой поэм вліяніе Байрона сказалось въ попытк заимствовать y англійскаго писателя манеру изображать южную природу, восточную жизнь, — словомъ, couleur locale и couleur ^ethnografique. "Слогъ восточный, пишетъ Пушкинъ, былъ для меня образцомъ, сколько возможно намъ, благоразумнымъ, холоднымъ европейцамъ. Европеецъ и въ употребленіи восточной роскоши долженъ сохранять вкусъ и взоръ европейца. Вотъ почему Байронъ такъ прелестенъ въ "Гяур" и въ "Абидосской невст". "Бахчисарайскій фонтанъ", говоритъ Пушкинъ, отзывается чтеніемъ Байрона, отъ котораго я съ ума сходил". Дальше этихъ воздйствій на манеру письма вліянія Байрона не простирались, — ни одинъ изъ героевъ этой поэмы не можетъ быть отнесенъ къ «байроническимъ», ни одинъ не отличается даже чертами "Кавказскаго Плнника". Впрочемъ, современники поэта умудрились увидть черты байронизма въ образ Хана-Гирея, который посл смерти Маріи и казни Заремы, сдлался мрачнымъ, и въ то же время, разочарованнымъ и тоскующимъ… Когда ему приходилось "въ буряхъ боевыхъ" носиться по бранному полю «мрачнымъ» и «кровожаднымъ», иногда "безотрадный пламень", вспыхивалъ въ его сердц и длалъ его вдругъ безсильнымъ, — сабля, поднятая въ пылу битвы, оставалась тогда неподвижной, и могучій Гирей длался слабе ребенка. Только упорное желаніе связать Пушкина съ Байрономъ могло находить эту поэму «байронической» по духу.
Отношеніе критики.
Критика съ восторгомъ привтствовала это произведеніе Пушкина, — вс были поражены удивительной картинностью произведенія, ея гармоническимъ стихомъ. Герои поэмы, Гирей и Зарема, показались нкоторымъ критикамъ до того близкими къ героямъ Байрона, что одинъ критикъ утверждалъ, будто "Ханъ-Гирей составленъ по героямъ Байрона настолько чувствительно", что "самыя движенія Гирея, самыя положенія подражательны". Гораздо справедливе были другія указанія на то, что въ этой поэм только въ "манер письма" Пушкинъ слдовалъ за англійскимъ писателемъ.
Предисловіе кн. Вяземскаго.
Гораздо больше нареканій въ русской критик вызвало предисловіе къ пушкинской поэм, написанное кн. Вяземскимъ и представляющее собою защиту романтизма противъ нападенія классиковъ. Защита была не изъ сильныхъ, такъ какъ самъ Вяземскій не понималъ еще сущности «романтизма». Но онъ довольно врно указалъ недостатки старой школы письма. Во всякомъ случа, важно, что, начиная съ этого произведенія, Пушкинъ, такъ сказать, "оффиціально", признанъ былъ "романтикомъ".
Романтизмъ этой поэзіи.
Это боле широкое и расплывчатое наименованіе врне подходитъ къ его поэм, чмъ "байронизмъ".
"Братья-разбойники".
Въ такой же мр, не «байроническимъ», a «романтическимъ» произведеніемъ можетъ быть названа третья поэма его: "Братья-разбойники". Примыкая своимъ сюжетомъ къ "Шильонскому узнику" Байрона (два брата заключены въ тюрьм; болзнь и смерть младшаго на глазахъ y старшаго), произведеніе это, въ чертахъ героевъ, не иметъ ничего специфически-байроническаго. Какъ и въ Ханъ-Гире, такъ и въ разбойникахъ, герояхъ этой третьей поэмы, — изображены личности крупныя, сильныя въ "романтическомъ вкус", — но "міровой скорби" нтъ въ ихъ настроеніяхъ.