Иверский свет
Шрифт:
официанта с перекинутым серым полотенцем.
Жить хотелось.
Нога и щека
опухли,
потом прилетели Испуги,
с пупырышками и в пухе.)
6
Уже наши души — голенькие.
Уже наши души голенькие,
с крылами, как уши кроликов,
порхая меж алкоголиков
и утренних крестьян,
читали 4 некролога
в «Социалистик Казахстан»,
красивых, как иконостас...
А по траве приземистой
эмалью ползла
табличка «37-70».
Срок жизни через тире.
7
Враги наши купят свечку.
Враги наши купяТсвечку
и вставят ее в зоб себе!
Мы живы, Олжас. Мы вечно
будем в седле!
Мы дети «37-70»,
не сохнет кровь на губах,
из бешеного семени
родившиеся в свитерах.
С подачи крученые все мячи,
таких никто не берет.
Полетный круговорот!
А сотрясенье — семечки.
Вот только потом рвет.
Памяти Светланы Поповой,
студентки 2-го курса МТУ
ЗАПЛАЧКА ПЕРЕД ПОЭМОЙ
«Заря Марья, заря Дарья, заря Катерина»,
свеча талая,
свеча краткая,
свеча стеариновая,
медицина — лишнее, чуда жду,
отдышите лыжницу в Кольском льду!
Вифлеемские метеориты,
звезда Марса,
звезда исторического материализма,
сделайте уступочку, хотя б одну —
отпустите доченьку в Кольском льду!
Она и не жила еще по-настоящему...
Заря Анна,
лес Александр,
сад Афанасий,
вы учили чуду, а чуда нет —
оживите лыжницу двадцати лет!
И пес воет: «Мне, псу, плохо...
Звезда Альма,
звезда Гончих псов,
звезда Кабысдоха,
отыщите лыжницу, сделайте живой,
все мне голос слышится: «Джой! Джой!»
Что ж ты дрессировала
бегать рядом с тобой?
Сквозь бульвар сыроватый
я бегу с пустотой.
Носит мать, обревевшись,
куда-то цветы.
Я ж, единственный, верю,
что зовешь меня ты.
Нет тебя в коридоре,
нету в парке пустом,
на холме тебя нету,
нет тебя за холмом.
Как цветы окаянные,
ночью пахнет тобой
красный бархат дивана
и от ручки дверной!»
ПРОЛОГ
«На антарктической метстанции
нам дали ч дар американцы
куб, брызнувший иллюминацией, —
«Лед 1917-й»!
Ошеломительно чертовски
похолодевшим пищеводом
хватить согретый на спиртовке
глоток семнадцатого года!
Уходит время и стареет,
но над планетою, гудя,
как стопка вымытых тарелок,
растут ледовые года».
Все это вспомнил я, когда
по холодильнику
меня вела экскурсовод,
студентка с личиком калмычки,
волнуясь, свитерок колыша.
И вызывала нужный год,
как вызывают лифт отмычкой.
ЛЬДИНА ПЕРВАЯ
Лед! —
Страшон набор карандашный —
год черный и красный год,
— лед, лед —
лед тыща девятьсот кронштадтский,
шахматный, в дырах лед!
— лед, лед, лед —
лед тыща семьсот трефовый
от врытых по пояс мятежников,
—- лед, лед, лед, лед —
лед тыща девятьсот блефовый
невылупившихся подснежников,
— лед, лед, лед, лед, лед —
июньский сорок проклятый,
гильзовая коррозия,
— лед, лед, лед, лед, лед, лед —
пер, статуи генерала,
облитого водой на морозе!
—лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —
лед тыща девятьсот зеленый,
грибной, богатый,
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —
лед тыща девятьсот соленый
от крови с сапог поганых,
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, —
лед тыща восемьсот звенящий,
трехцветный, драгунский,
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —
в соломе потелый ящик —
лед тыща шестьсот Бургунский!
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —
лед тыща семьсот паркетный,
России ледовый сон,
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед
и малахитовых колонн
штаны зеленые, вельветовые
(книзу расширенный фасон)!
«И чуть-чуть вздутые на коленях», —
добавила экскурсовод.
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед
Лед тыща триста фиолетовый,
шелк католических сутан
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед
Меч хладный, потом согретый,
где не дыша лежат валетом:
Изольда, меч, Тристан.
И жгут соловьи отпетые —
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед,—
чтоб лед растопить и лечь:
Изольда, Тристан, меч.
— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —
«Ау, — скажу я, — друг мой тайный,
в году качаешься хрустальном,
дыханье одуванчиком храня... »
Ну тут экскурсовод меня
одернула и покраснела
и продолжала поясненья:
«Дыханье сонное народов
и испаренья суеты
осядут, взмыв до небосвода,
и образовывают льды.
И взвешивают наши вины
на белоснежной широте,