Из тупика
Шрифт:
– Товарищ, - сказали Вальронду, - у нас кормить тебя нечем: каждый лишний рот в тягость. Езжай до Петрозаводска, там артиллеристы нужнее.
Опять судьба-злодейка отпихивала мичмана от воды - на рельсы, на шпалы. Злой и голодный, Вальронд очутился в Петрозаводске, когда финны уже стали просачиваться по лесам. Спиридонова в городе не было, он воевал у станции Масельгской, где шли упорные бои. Вальронду сообщили, что в отряде имеется одна бесхозная пушка, и велели выезжать - сразу же. В том же направлении - к фронту - летел один "ньюпор".
–
– Что ты так смотришь, будто прицеливаешься в меня?
Кузякин, тяжело вздохнув, пытался разгладить морщину.
– На кой ты мне сдался, чтобы в тебя целиться? Я на земле еще никого не угробил... Однако вот французы не правы, что морщины бывают от улыбок. У меня дело другое: как в четырнадцатом году прицелился - так с тех пор и целюсь. Так что не пугайся!
Кузякин летел на фронт прямо из госпиталя. Он не мог нагибаться и потому заставил Вальронда таскать в самолет тяжелые контейнеры с листовками и стрелами.
– Как нагнусь - режет. Сижу - ничего.
– А где тебя ранило?
– Да сволочь тут одна... Штыком меня пырнул! Говорят, что в ревтрибунале его к стенке приставили. Только - напрасно, ежели так. Дураков надо пороть. Из дураков надо составлять особые колонии и там учить их уму-разуму... Садись, морской, полетим!
Под ногами Вальронда елозил по днищу фюзеляжа тяжелый ящик со стрелами, откованными рабочими на Онежском заводе. Мичман подержал одну стрелу и пустил ее за борт. Тонко зыкнув, стрела пошла планировать над лесом, быстро пропадая вдали.
– Эй, рыцарь!
– похлопал Вальронд пилота по спине.
– А ты не примитивничаешь ли со стрелами?
– Лучше бомб действует!
– прокричал Кузякин на ветер.
– Ежели особенно тучей их выпустить... на пехоту! А сила такая, что всадника пробивает насквозь и стрела вылезает из пуза лошади... Лучше бомб, говорю тебе!
Они летели низко над лесом: круглые блюдца белых озер, первая моховая зелень; тянулись за крылом косяки птиц - на север, на север... Вальронд следил за тенью "ньюпора", летящей по земле далеко внизу, и ему вспоминались яркие тропики, дурман Сингапура и знойная Палестина, где их душило хамсинами, - но все это было не то, как-то не так ласкало и тешило душу. А здесь, на севере, чудный воздух! Роскошный климат! Недаром Петр Первый открыл первый курорт в России именно в этих местах, над которыми они пролетают сейчас. Женьке Вальронду очень хотелось связать свою дальнейшую жизнь и службу на флоте именно с русским севером...
Кузякин молча вел "ньюпор", и серебристый нос машины плотно прессовал перед собой воздух и пространство. Но вот аэроплан круче пошел вниз, со свистом натянулись под напором ветра растяжки плоскостей. Плавно наплывала земля, вдалеке блеснули рельсы Мурманки, и Вальронд спросил:
– Уже?
– А как ты думал? Уже...
На
– Тиф?
– спросили они его.
– Нет. Вши есть, а тифа нету... Кузякин, - сказал он пилоту, - ты не ломайся: слова эти о "Старом друге", даже черепушку с костями - черт с ними, оставь. Пускай тебя англичане боятся! Но красные звезды нарисуй на крыльях. Иначе я не ручаюсь, что мы тебя не подстрелим...
Кузякин согласился: на крыльях появились красные звезды. Но эти яркие звезды плохо вязались с черепом и костями! Тоща, печально вздохнув, пилот замазал мрачные атрибуты смерти.
– А "Старого друга" не трону!
– заявил упрямо.
– Машину можно называть как хочешь. Пускай ко мне не цепляются! Я буду воевать, как мне нравится: в небесах начальства нету...
Спиридонов вдруг обрушился на Вальронда:
– Флотский! А ты чего разлегся здесь кверху пузом?
Вальронд скинул с лежанки распухшие ноги:
– Товарищ Спиридонов! Ведь я все-таки природный артиллерист. А что мне здесь показали? Пушку, у которой затерян ударник. Я могу стрелять из нее всю жизнь - и ни разу не выстрелю! Ибо боек, как вам известно, разбивает капсюль, и происходит от этого выстрел. Чем же я его буду пробивать? Пальцем?..
– Незадача, - сказал Спиридонов.
– Но другой у нас нет. Валяйся тогда. Может, с бою добудем тебе артиллерию исправную...
С улицы шагнул в избу капитан Кузякин, сказал:
– Спиридонов, я у тебя мичмана забираю.
– Куда?
– В деревню.
– Зачем?
– Самогонку варить будем. Ведер десять... для начала!
Спиридонов даже растерялся, а Вальронд обрадовался:
– Это как понимать, Кузякин?
– А так и понимай. Бензина-то нет! Полечу на самогонке...
В соседней карельской деревне, сидя в амбаре, до утра варили из картофельной барды крепчайший самогон. Над лесом просветлело солнечно и радостно, запели птицы, когда пошел первач - горячий и прозрачный.
– Давай тяпнем по первой, - предложил Кузякин.
– А потом я газолином все разведу, тогда уж пить нельзя{30}.
Они вернулись в отряд только вечером, неся полные бидоны звериной "казанской смеси". Успели и выспаться в деревне.
– Никак трезвые?
– удивился Спиридонов.
– Ай да молодцы! А я было уже крест на вас до субботы поставил...
Залив бензобаки горючим, Кузякин попросил Спиридонова показать ему на карте, где находятся англичане, где французы, где русские. Вальронд помог военлету разобраться с тюками иностранной литературы.
– Вот это на английском, - сказал.
– Не спутай!
– Ясно. Ну, а французский-то малость отличаю...
– Не ошибись, - вмешался Спиридонов, - да не сбрось французам по-английски, а британцам - наоборот. Тогда все это дело на подтирку пойдет... А для наших бандитов возьмешь чтение?