Избранное

Дмитриев Виталий

Прощай. Будь проклят город твой,

продажный и спесивый.

По горло сыт твоей Москвой

чиновной, праздной, лживой.

Зачем с тобою под венец

я шёл? И сам не знаю

Сюда я больше не ездец.

Пиздец, моя родная!

* * *

Море

моё шумело, пело.

И в глубине, давя перепонки,

море мной обладать хотело.

Впрочем, зачем ему мёртвое тело?

И отступало, вволю натешась,

и выползал я на грубый берег,

этой солёной водой наевшись.

Мне никогда не открыть Америк.

Даже какого-нибудь пролива

между забытыми островами

я не открою. И карт красивых

не нарисую. И сквозь цунами

не проплыву, Хейердалу равный.

И не варяг я по самой сути.

Просто стою под луной кровавой

у океана на перепутье.

* * *

Я доволен своею судьбой

и уже никуда не уеду.

Это я, а не кто-то другой,

от машины буксующей шёл к буровой

по рубчатому мёрзлому следу.

Это я до рассвета смотрел

на костёр, полыхающий жарко,

и меня, а не вас в эту ночь обогрел

грязный

ватник, пропахший соляркой.

А потом, когда дизель умолк,

это я различил на рассвете,

как спокойно светлеет Восток

сквозь густые еловые ветви.

Оглядишься — уже не до сна.

Белым холодом дышит природа.

И такая вокруг тишина,

и простор, и покой, и свобода.

* * *

Валере Грубину

На лице моём улыбка,

кружка светится в руке.

Сердце бедное, как рыбка,

бултыхается в пивке.

Возрождённая из пены,

оживая не спеша,

молодеет постепенно

алкогольная душа.

После жизни, после смерти

буду я незнамо где —

в тополиной круговерти,

в зацветающей воде,

в этом небе голубином,

в этой почве. А пока —

хорошо напиться пива

на Обводном у ларька.

* * *

Всё бежит и бежит вдоль воды одуревший трамвай

и соседка глядит, заслоняясь от солнца ладошкой,

на Обводный канал. Вот и дом о шести головах,

где брандмауэр жёлтый пробит одиноким окошком.

Вот и двор беспризорный. Заборы снесли и сейчас

здесь собачья площадка. А впрочем, не знаю. Ни разу

за последнее время здесь не был. Держу про запас

бесполезную память. Наверно, её метастазы

вездесущи, и город, точней, его мёртвый каркас

оседает, ветшает. Каким-то он будет без нас?

Равнодушным? Чужим? Возвратишься назад — ужаснёт,

как щербатый проспект ужасает вставными домами…