Избранное
Шрифт:
А трамвай всё бежит, и весеннее солнце печёт
сквозь огромные стёкла в сплошной алюминиевой раме.
* * *
Я
Распахнув наобум чьей-то жизни разрозненный том,
закрывая глаза, упирался в страницу перстом
и чужая судьба совпадала с моею на миг.
Вроде глупость, игра, подтасовка чистейшей воды,
словно блюдечко пальцем по кругу толкать при свечах.
Сколько нами придумано всякой смешной ерунды,
чтобы, с толку сбивая, судьбу подловить в мелочах.
Как там — “Любит — не любит”? Останется пять лепестков,
только стоит ли их обрывать, если видно и так —
любит, любит тебя она, любит! Не рви этих белых цветов.
Ну каких тебе нужно ещё доказательств, дурак?
* * *
Касались неба спутанные ветки,
переплетались корни под скамьёй.
Не знали мы в тени живой беседки,
что были между небом и землёй
средь ласточек, ныряющих в обрыв,
где по реке, сверкающей отвесно,
шёл теплоход. Припомнишь, как чудесен
был Волги ослепительный разлив —
и этот день опять начнёт всплывать
из тёмной глубины, как райский остров.
Припомнишь и подумаешь: “Как просто
счастливым быть, но этого не знать”.
* * *
Ю.
Порадует время скворчиным углом, —
Чердачница-Муза и этому рада,
Всю ночь шелестит за раскрытым окном
сырая листва над больничной оградой.
И рядом с любовью гнездится тоска,
фамильные ветви так туго сплетая,
что можно без страха смотреть свысока
на эту страну без конца и без края.
* * *
Если где и была помарка,
то ремарка, а не обман.
Был Матфея, Луки и Марка
откровеннее Иоанн.
Ведь свобода — всегда свобода,
а неволя — как свальный грех.
И уходит Христос по водам
аки по суху, бросив тех,
кто не истины ждал, а хлеба,
не спасенья, а правежа,
словно кто-нибудь им на небе
хоть чего-нибудь задолжал.