Изгнанник Ардена
Шрифт:
– Я думала, вы с принцем Рэндаллом близки, – удивилась Адалина.
– Это сейчас. Тогда он меня на дух не переносил. Совру, если скажу, что незаслуженно. Я с самого детства вел себя с ним как последний негодяй. Он дико раздражал меня своей праведностью, хотя это не изменилось.
– Леди Джоанна так и не узнала о твоих чувствах? – Адалина вновь зашагала к изгороди впереди.
Тристан, поджав губы, покачал головой.
– Я же сказал, что был эгоистичен и глуп. Когда она пришла ко мне и почти прямо сообщила о своих чувствах, я отказал
– Какой ужас! – Адалина сморщила нос. – Надеюсь, она врезала тебе между ног?
– Впредь буду знать, что тебе такие предложения делать не стоит, – усмехнулся Тристан, но в следующий миг к нему вернулась прежняя хмурость. – Леди Джоанна и вполовину не была такой бойкой, как ты, но мои слова задели ее настолько сильно, что она отвесила мне пощечину. Хотя я заслуживал гораздо более жестокой кары. Однако самый ужасный поступок я совершил спустя три года, когда Анна почти забыла меня и собиралась замуж за моего брата, которого сумела искренне полюбить.
– Что ты сделал?
– Признался ей в любви накануне свадьбы. И подарил это. – Он выудил из-под ворота рубашки цепочку, и Адалина с трудом сохранила равнодушное выражение лица при виде знакомого медальона.
– На протяжении долгих лет я искал кучу оправданий. Убеждал себя, что отказался от чувств ради ее же блага, тешил свою совесть мыслями о том, что человек с такой дурной славой уничтожил бы ее репутацию в пух и прах, мнил себя несчастным влюбленным, который пожертвовал чувствами ради счастья любимой. Но правда была такой уродливой, что я даже себе боялся признаться.
Тристан поморщился и совсем не по-королевски сплюнул на землю, а потом устремил на Адалину взгляд, пронизывающий ее до костей.
– Я повел себя как последний слабак и трус. Я не стал бороться за нее не из благородных побуждений, а потому, что боялся, что если добьюсь нашего брака, то со временем стану тем, кем все меня считали. Бесчувственным Порочным принцем, в котором нет ничего светлого. Я боялся, что моя любовь к ней – очередная блажь уставшего от скуки повесы. Мне куда легче было строить из себя благородного страдальца, уступившего возлюбленную брату, в надежде, что она будет счастлива. – Тристан хмыкнул и покачал головой. – Вот только я думал не о ее счастье, а о себе, и понял это, когда стало слишком поздно.
В его голосе слышались ненависть и разочарование в себе, и это ранило Адалину. Ей хотелось опровергнуть слова Тристана, сказать, что он не слабак и не трус, но она знала, что это лишь разозлит его.
– Жалеешь, что я так разоткровенничался? – с притворной небрежностью спросил Тристан.
– Нет, нисколько.
Адалина подошла ближе и взяла его за руку, повинуясь какому-то внезапному порыву. Тристан выгнул бровь, посмотрев на их переплетенные пальцы, но высвобождать ладонь не стал.
– Только что я привел доказательства, что слишком далек от образа благородного принца. Не вздумай
– Знал бы ты, сколько масок ношу я, – с грустью ответила она.
Тристан приблизил к ней лицо, но в этот раз Адалина не отстранилась. Внутренний голосок, взывавший к благоразумию, потонул в пучине чувств, долго сдерживаемых и оттого опасных и беспощадных. Она сократила расстояние между ними и, коснувшись свободной рукой щетинистой скулы, поцеловала мягкие и нежные губы. Ей овладела страсть, что вступила в схватку с болью и отчаяньем, но нашла спасение в невинном, нежном до слез поцелуе. Тристан не двигался, лишь вторил осторожным прикосновениям ее губ и большим пальцем поглаживал зажатую тонкую ладонь.
– Спасибо, – прошептал он, когда Адалина отстранилась.
Она молча кивнула, и они продолжили идти к ограде из деревянных колышков. Тристан отпустил ее руку и, приблизившись к зарослям орешника, подергал за колышки, в нижней части которых отсутствовали гвозди. Наконец один из них поддался и сдвинулся с места, открывая узкий проем.
– Сможешь пролезть?
– Я-то смогу, а ты?
– Я перелезу сверху. Считай, что я вспомнил кое-что из придворного этикета и не могу допустить, чтобы ты порвала платье, взбираясь на забор.
Адалина с усмешкой покачала головой и нырнула в образовавшуюся щель, а Тристан с ловкостью перелез сверху. Они вышли на небольшую площадку, с которой открывался вид на Гринхилл внизу. Адалина громко выдохнула, рассматривая черепичные крыши домов, утопающих в густой летней зелени. Издали они казались совсем крошечными.
– Мои земли находятся на холмах. Яблоневый сад располагается на самом высоком, – сказал Тристан, наблюдая за ней со сдержанной улыбкой. – Красиво?
– Очень. – Адалина даже не попыталась скрыть восторга.
– Отец назначил меня Хранителем Гринхилла, когда мне исполнилось восемнадцать. Тогда гильдия только набирала мощь, а я был полон амбиций и глупого стремления что-то кому-то доказать. Гринхилл – одна из самых маленьких и бедных провинций Юга, и то, что отец назначил меня ее наместником, было сродни пощечине. Я злился и обижался на него, но со временем понял, что в этом для меня больше благ. Гринхилл крошечный, управление им не занимает много времени и сил. Я сумел навести здесь порядок и продолжал одновременно вести дела «Черной розы», а потом и вовсе полюбил этот край.
Он повел ее к поваленному дереву под огромной ивой, чьи длинные ветви клонились к самой земли.
– Зачем тебе все это? – спросил Тристан, опустившись на бревно.
– О чем ты?
Адалина села рядом, достала из переднего кармана платья сверток, в котором лежал все еще теплый пирожок с яблочным повидлом, и протянула Тристану. Он откусил выпечку прямо с ее руки, и это напомнило Адалине о том, как они сидели на дереве в Аталасе и ели маковую булочку на двоих. От этих воспоминаний у нее потеплело в груди.