К достижению цели
Шрифт:
«Да, но я и потерял отца — бог меня наказал...»
Против таких аргументов спорить было невозможно, и все согласились. Половина соревнования должна быть в Гааге, другая — в Москве. Каждый с каждым играет по четыре партии, всего двадцать туров. Соглашение будет подписано вечером во время приема в ВОКСе по случаю закрытия матча.
На приеме американские шахматисты передают Н. Романову (для передачи Сталину) дар — тонкой работы трубку, на которой Сталин и Рузвельт сидят за столиком и играют в шахматы.
Романов отводит меня в сторону, обнимает (сразу понял, что-то случилось)
И тут сделал я типичную для себя ошибку — решил, что партия все равно выиграна и можно поблагодушествовать. «А сколько времени нужно, чтобы согласовать эти вопросы? Месяца хватит?» Романов явно обрадовался. «Ну, так заключим джентльменское соглашение (без подписания) с тем, что, если в течение месяца возражений не будет, оно входит в силу автоматически».
Эйве был тронут, остальные участники также согласны. Все расстались мирно и дружелюбно.
Звоню Романову через месяц, ответа нет. Через два — то же самое. А из-за рубежа возражений нет, значит, на Западе соглашение уже признано!
В декабре вызывают меня к председателю.
«От соглашения надо отказаться».
«Почему?»
«Все соревнование должно быть в Москве».
«Неправильное решение!»
«Что, — вскричал Романов, — решение руководства неправильное?!»
«Да, по неправильному докладу...»
Итак, все рухнуло. Ясно, когда Эйве узнает, что мы отказались от джентльменского соглашения, он объяснит всем, что с советскими шахматистами нельзя иметь дела; он найдет способ решить вопрос о первенстве мира без нас!
Я решил оставить шахматы.
Кстати, осенью 1946 года мне попалась в руки статья некоего Фрея в журнале фирмы «Браун-Бовери» — он пришел к тем же выводам по сильному регулированию возбуждения синхронной машины, что и я в своей кандидатской работе (с 1944 года я работал в техническом отделе Министерства электростанций). Я и решил довести свою работу 1937 года до логического конца — расширить теорию, создать систему управления и экспериментально на крупном генераторе доказать истинность теории.
От чемпионата СССР — он начался в декабре — я отказался наотрез. Обо мне (в сообщениях о турнире) газеты ничего не писали. Все недоумевали: где же Ботвинник? Звонили родные — подозревали что-то неладное... Тогда в «Правде» было опубликовано интервью со мной — распространившиеся слухи погасли. Я дал себе слово больше не заниматься вопросами организации борьбы за первенство мира и полностью перешел на электротехнику.
Весной Слава Рагозин мне сообщил, что подготовлено решение о признании джентльменского соглашения о вступлении в ФИДЕ и о посылке советской шахматной делегации в Гаагу на очередной конгресс ФИДЕ — там должно быть принято формальное решение о первенстве мира.
Потом выяснилось, что решение задерживается, есть опасность, что наши делегаты и не поспеют прибыть на конгресс в Гаагу. После долгих колебаний решаю все же посоветоваться с Алексеем Александровичем Кузнецовым. В январе 1941 года в доме отдыха в Пушкине мы со Славой Рагозиным познакомились с ним — тогда Кузнецов был первым секретарем горкома партии в Ленинграде; теперь
«Не волнуйтесь, все будет хорошо, — слышу в трубке высокий голос Алексея Александровича, — делегация уедет вовремя».
Увы! — делегация вовремя не уехала. Если бы конгресс прошел точно по намеченной программе, наши делегаты (зампред комитета Постников, гроссмейстер Рагозин и мастер Юдович) приехали бы на следующий день после закрытия конгресса. Помог случай: в ту пору в Хилверсуме проходил международный турнир, и организаторы на день прервали конгресс, чтобы провести экскурсию делегатов на турнир.
Началось заключительное заседание генеральной ассамблеи ФИДЕ. Главный вопрос — о первенстве мира. Докладчик — президент Шведского шахматного союза Фольке Рогард — должен сообщить делегатам от имени специальной комиссии, что же она решила: объявить чемпионом Макса Эйве (без игры!) или признать чемпионом победителя матча Эйве — Решевский (раз советские шахматисты отказались от соглашения, достигнутого год назад в Москве, рассматривались лишь эти два решения)... Здесь же присутствует экс-чемпион — он с нетерпением ждет решения своей судьбы. В этот момент в зале появилась советская делегация во главе с Постниковым. Дмитрий Васильевич берет слово и заявляет о вступлении шахматистов СССР в ФИДЕ, о признании джентльменского соглашения. Выступает Рогард: ввиду изменившейся ситуации он отказывается от подготовленного доклада, по его мнению, вопрос должен быть рассмотрен заново. Эйве исчезает из зала...
Все было решено быстро. Единственный спорный вопрос — где должна происходить заключительная половина матч-турнира шести, в Москве или Гааге? Президент ФИДЕ голландский составитель задач Александр Рюб (он был президентом с 1924 года — со дня основания ФИДЕ) зажимает в кулаки по белой и черной пешке. Циттерштейн — президент королевского шахматного союза Нидерландов — уступает право первого «хода» советскому делегату, как гостю. Постников с размаху ударяет Рюба по правому кулаку — там белая пешка — и объявляет, что матч-турнир заканчивается в Москве!
«Ты понимаешь, — говорил мне Дмитрий Васильевич по возвращении, — я не мог поступить иначе; как бы я объяснял в Москве, что не сумел удачно вытащить жребий...»
Дмитрий Васильевич вообще счастливчик, не было соревнования, где советские гроссмейстеры выступали неудачно при его участии! Он обладал природным даром налаживать контакты с сильными шахматного мира сего. Его любили и у нас и за рубежом; иностранных языков не знал, но легко договаривался со своими зарубежными коллегами. Они ему говорили: «О’кэй», Постников им в ответ: «Полный о’кэй!»
Итак, за работу; шахматы вернулись вновь, электротехнику — в сторону. Отказываюсь от поездки в Лондон на матч СССР — Великобритания, надо привести себя в порядок и хорошо отдохнуть. В декабре предстоит последняя проверка сил — международный турнир славянских стран памяти Чигорина.
Готовился я по своей системе, как в 1941 году. Снова моим товарищем по подготовке был Слава Рагозин. Не забыта и физическая подготовка: прогулки и (впервые в жизни) становлюсь на лыжи с жестким креплением. Шахматами занимаюсь со всей энергией.