К достижению цели
Шрифт:
«Не думайте, что мы против вас, все будет хорошо», — услышал я в трубке тоненький, старческий голос Кржижановского; и на прощанье он сказал: «Шах и мат!»
Но и после этого ничего хорошего не было, кроме того, что были проведены новые испытания и с еще большим успехом...
Домашнее мое положение было трудным. Давно болела мать; после матч-турнира 1948 года, не выдержав всех волнений, заболела жена, слабеньким было и здоровье дочки. Надоело мне также мыкаться по домам отдыха при подготовке к соревнованиям — почти каждый отдыхающий считал своим долгом поговорить о шахматах и дать полезный совет...
2 мая 1949 года отправились мы с Я. Рохлиным на разведку на Николину гору. Этот поселок на Москве-реке понравился мне еще раньше, когда с Рагозиным готовились к чемпионату СССР в 1945 году в доме отдыха. Подъехали к реке, деревянный мост был разобран, вода стояла еще высокая. Перебрались на левый берег на пароме и пошли искать Прокофьева, который к тому времени купил в поселке дачу у В. Барсовой. Сергей Сергеевич был прикован к постели — высокое кровяное давление.
«Ничего вам не скажу, идите к Самосуду, он только-только построился. Да, — оживился Прокофьев, — а где же, Яков Герасимович, давно обещанная вами книга о матче Стейниц—Ласкер 1894 года?» Рохлин смутился. Через несколько дней книга была доставлена...
Самосуды приняли нас очень приветливо, показали свой финский домик. Татьяна Ивановна накормила вкусными котлетами, и по случаю праздника была откупорена бутылка шампанского. Самуил Абрамович спустился с нами к реке, и вместе мы любовались подмосковным пейзажем (теперь на этом месте пляж для дипломатов). Но что делать? Самосуд доверительно рассказал, как узнать о свободном земельном участке. Его совет оказался верным, но получить участок в водоохранной зоне Рублевского водопровода можно было лишь по решению правительства...
Помог Д. Жимерин. В январе 1950 года разрешение было получено, а в феврале, закончив чертеж дачи, я поехал в Кондопогу к Онежскому озеру заказывать сруб.
В конце мая весь дом уже лежал на месте. Лес на участке был настолько частым, что пришлось спилить шесть деревьев, чтобы подъехать к площади застройки.
Нашел я бригаду егорьевских плотников. Бригадир Иван Федорович был мал ростом, худ, но шесть плотников признавали его авторитет. Да как не признавать — достаточно было посмотреть, как ловко обращался он с шестиметровыми брусьями! Работали от зари (один страдал бессонницей и всех будил) до темна; ужинали при свете керосиновой лампочки. Не было тогда на участке ни электричества, ни воды. Спасибо соседу Панферову: Федор Иванович разрешил брать воду для кирпичной кладки фундамента из баньки — ближе воды не было...
Работали не спеша, сначала казалось, что вообще не работали, а бродили да искали размеченные брусья. Когда дом наполовину был собран, дело пошло быстрее.
Первый венец был уложен 5 июня; 26 июня все уже было готово для «банкета» (вместо стола на веранду затащили заготовленный ящик для мусора). Был, конечно, и Я. Рохлин с супругой. Только сели за стол, как бригадир с силой хлопнул меня по плечу: «Мы же забыли тебе уборную сколотить...» Но через 20 минут пир все же начался, ребята свое дело знали хорошо.
Вскоре мои плотники захмелели и по деревенской традиции запели. Пели дружно, но плохо. Я опасался, что влетит нам от соседей, и прежде всего от Панферова; но он сам был не из аристократов, так что все кончилось благополучно. База для
Три года пронеслись незаметно, и надо было снова играть в шахматы; уже определился соперник в матче на первенство мира — молодой Давид Бронштейн.
К тому времени действовали только что утвержденные правила соревнований на первенство мира. Зимой 1949 года я опубликовал проект этих правил. Предварительно было изучено все, что было опубликовано по этому вопросу ранее. Составляя проект, я тщательно следил за тем, чтобы оба противника в матче имели равные права. Чемпион имел одно преимущество — в случае ничейного исхода матча он сохранял свое звание; чтобы стать чемпионом, претендент обязан был превзойти своего противника (выиграть матч).
В июле 1949 года на конгрессе в Париже отмечалось 25-летие ФИДЕ. Руководителем советской делегации был Д. Постников. У него и В. Рагозина хлопот было много, и вопросы, связанные с правилами первенства мира, были переданы мне. Президент А. Рюб (Голландия) после пребывания на своем посту со дня основания ФИДЕ уходил в отставку. Он был против принятия правил на этом конгрессе (не хотел омрачать конгресс дискуссиями), но наконец снял свои возражения. Будущий президент Ф. Рогард (Швеция) тоже не стал возражать — ему нужна была поддержка советского делегата. Была образована комиссия под председательством Рогарда, которая должна была рекомендовать генеральной ассамблее проект правил.
Комиссия быстро пришла к единому мнению, но в одном вопросе Рогард уперся, и было решено это разногласие вынести на обсуждение делегатов. Рогард зачитывает по пунктам составленный им на французском языке свой проект, а я при содействии переводчика слежу за докладом по русскому варианту проекта.
Молоденький и весьма симпатичный переводчик — сын русских эмигрантов — превосходно знал и русский и французский (в семье говорили по-русски). Когда дело дошло до спорного пункта, я, естественно, хотел потребовать слова — ведь Рогард докладывал на ассамблее свой вариант.
«Не надо, все в порядке: во французском варианте изложено так, как вы предлагали», — разъясняет мой коллега. «Не может быть!» — «Но это точно...»
Тут Рогард отклоняется от текста и разъясняет пункт так, как он предлагал его на заседании комиссии. Мой переводчик протестует и указывает, что это не соответствует письменному тексту доклада комиссии.
Рогард краснеет от гнева и повышает голос на молодого человека. «Простите, — говорит тот, — если бы вы хотели написать то, что вы говорите, в этом французском слове должно было бы стоять не аксанграф, а аксан-тегю».
Рогард остолбенел — шведа подвело недостаточное знание французского. Воздадим должное будущему президенту — он поднял руки в знак капитуляции, а затем обменялся рукопожатием с нашим переводчиком; этот пункт правил был принят в моей редакции!
Старый президент также был доволен, все прошло мирно, и делегаты на память преподнесли ему часы...
Жили мы на бульваре Сюше. Жара стояла необычайная, и спасались мы с Рагозиным от нее в Булонском лесу. Решили съездить в Версаль; бродим по парку — нет сил, очень жарко. Едет мимо извозчик — единственный в парке, лишь ему было разрешено представлять в Версале общественный транспорт.