К достижению цели
Шрифт:
Думал я минут двадцать и записал несильнейший ход... Лишь в 8 утра была найдена одна скрытая возможность (от волнения началось даже сердцебиение) — появилась надежда на успех
Бронштейн (опять-таки в эндшпиле) оказался не на высоте положения; после 15 ходов доигрывания его фигуры попали в цугцванг, и черные капитулировали; счет стал 5 : 5. Последняя, 24-я партия ничего не изменила; в тяжелой борьбе мне удалось отстоять чемпионский титул.
Несмотря на мою неудачную игру, матч нанес Бронштейну удар и шахматный, и психологический. Никогда более ему не удалось повторить свой успех.
Кончился матч, и тут же приятная неожиданность —
Цыпкин — человек исключительных способностей, знаний и памяти. При нашей встрече (без какой-либо подготовки) он изложил содержание моей кандидатской работы, опубликованной в журнале «Электричество» в 1938 году. Лет ему тогда было около тридцати, после фронта он быстро защитил докторскую. Выглядел он мальчишкой; только глаза выдавали его — умные, все-понимающие... Он сразу сказал, что надо изменить в форме изложения работы, чтобы устранить возможность критики.
Если я не ошибаюсь, именно Цыпкин попросил своего друга, популярного профессора МЭИ Л. Гольдфарба, стать моим оппонентом. Л. Гольдфарб также был видным специалистом по автоматическому регулированию — ему работа понравилась; человек он был жизнерадостный и добрый (к сожалению, у него было больное сердце, и он безвременно умер). Лев Семенович нашел и второго оппонента — профессора Д. Городского (мы с ним потом несколько лет вместе работали и подружились). Третьим — был Н. Н. Щедрин.
Защита состоялась 28 июня 1951 года. Председательствовал Винтер, случайно присутствовал и М. А. Шателен (тогда ему было уже за 80!). Михаил Андреевич приехал из Ленинграда на собрание Академии наук и, узнав о защите, оказал мне великую честь.
Защита проходила со средним успехом, Винтер меня поддерживал энергично, но решающую роль сыграл Г. Н. Петров. Тогда Георгий Николаевич (крупнейший специалист по трансформаторам и личный друг М. Видмара) был председателем экспертной комиссии ВАКа по электротехнике; поэтому он не мог дать работе прямую оценку, но дал совет диссертанту — прежде чем направить работу в ВАК, оформить дополнение к диссертации, поскольку за полтора года работа существенно продвинулась вперед. Косвенно выступление Петрова означало, что работу надо одобрить — иначе ведь и в ВАК посылать нечего...
Г. Н. Петров (до первой мировой войны) составлял шахматные задачи и даже публиковал их. Он, несомненно, был одним из самых умных, честных и тонких людей
[пропущены страницы 158-159]
манову, — то съезжу в Хельсинки, попробую уговорить финских шахматистов изменить регламент».
Романов послал меня в Хельсинки. Поговорил я со своим другом г-ном Ильмакунасом, с другими финскими организаторами и вернулся в Москву. Очень нашим финским друзьям не хотелось менять регламент, но еще больше им хотелось видеть чемпиона мира среди участников Олимпиады, и они изменили порядок игры (утреннее доигрывание было отменено) — об этом пришло сообщение в Москву.
Зампред комитета М. Песляк собрал команду, рассказал о моей поездке, о трудных переговорах (Михаил Михайлович был тогда в Хельсинки и участвовал в беседах с финскими шахматистами), тепло поблагодарил меня... В ответ — гробовое молчание. Показалось мне это странным, разъяснилось все два месяца спустя.
Собрали команду для подготовки в подмосковном
Приехали в Москву на Скатертный, сидим в приемной. Сначала к зампреду Иванову (Романов был в Хельсинки) вызывают одного Кереса. Затем Керес выходит, вызывают меня, со мной входят руководители сбора, шахматные работники комитета.
При мне докладывают зампреду, что все идет хорошо, вот только участники команды считают, что Ботвинник плохо играет...
«Вы даете гарантию, что возьмете на первой доске первое место?» — спрашивает меня зампред.
«Пригласите, пожалуйста, сюда Кереса», — попросил я; мне стало ясно: только что Керес дал подобную гарантию на тот случай, если он заменит меня... После некоторого замешательства решено пригласить Кереса. Он явился бледный и смущенный. Тогда же я понял, что после этой «очной ставки» Керес в Хельсинки играть не сможет — неустойчив он психологически. Играть — не гарантии давать!
«Прошу обсудить этот вопрос на собрании команды», — заявляю я. На том пока и закончили.
Ночью я не мог заснуть. Утром пошел в ванную и вижу Смыслова — чистит зубы. «Василий Васильевич, говорят, вы считаете, что я не умею играть в шахматы?» Смыслов очень долго чистил зубы, затем тихо ответил: «Я не знал, что это станет известным». С такой искренностью мог ответить только Смыслов!
Вскоре приехал Иванов, и была собрана команда. Керес сказал, что Ботвинник в плохой форме и что форму быстро улучшить невозможно (он забыл добавить, что потерять спортивную форму можно очень быстро!). Бронштейн сказал, что если Ботвинник потеряет пешку, то проиграет партию, а если Керес потеряет пешку, то ничью как-нибудь сделает (мудрая мысль!). Смыслов и Котов просто потребовали, чтобы меня вывели из команды. Один И. Болеславский вступился за чемпиона мира... Вместо меня включили в команду Е. Геллера.
В Хельсинки было объявлено, что Ботвинник болен. Керес играть не мог, после трех поражений его пришлось отстранить от игры. Котов на финише также не играл. Команда еле-еле взяла первое место.
Десять лет спустя на одном совещании у Романова присутствовали многие из тех, кто в 1952 году требовал моего исключения из команды. Председатель шахматной федерации СССР В. Виноградов воспользовался каким-то предлогом и заявил, что до сих пор с чувством стыда вспоминает события, предшествовавшие первому выступлению нашей команды на Олимпиаде (тогда Владислав Петрович был начальником сбора в доме отдыха). Возникла немая сцена, как в последнем действии «Ревизора». Виноградов так и остался единственным участником этих событий, кто выразил сожаление по этому поводу.
В конце 1952 года был очередной чемпионат СССР. «Больному» и разучившемуся играть в шахматы чемпиону мира посчастливилось против пяти участников команды (Котов не играл в чемпионате) набрать 4 очка — Смыслов и Болеславский добились ничейного результата [4].
Чемпионат не определил победителя. В последнем туре мой единственный шанс догнать М. Тайманова состоял в том, что Геллер выиграет белыми у лидера, а я черными — у Суэтина. Подхожу во время тура к Геллеру: «Ну, как дела?»