Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя

Балинт Бенджамин

В письме к Броду Кафка говорил о своем «страхе привлечь внимание богов». В этих условиях Брод, отбросив зависть и ни перед чем не останавливаясь, бросился защищать имя Кафки перед редакторами и издателями. Так, именно Брод послужил связующим звеном между Кафкой и журналом Hyperion, который редактировал Франц Блей, – и именно в нём был впервые напечатан рассказ Кафки. В 1916 году Брод писал Мартину Буберу: «Если бы вы только были знакомы с самыми его существенными, но, к сожалению, незавершёнными романами, которые он иногда читает мне в часы досуга! Я готов сделать что угодно, лишь бы он стал более активным!»

В рекламе издательства отмечалось, что «отличительная черта

автора – желание снова и снова шлифовать свои литературные произведения – до сих пор удерживала его от издания книги».

Летом 1912 года Брод привез Кафку в Лейпциг, в то время центр немецкого издательского дела, и представил его молодому издателю Курту Вольфу. «У меня сразу же сложилось впечатление, – вспоминал Вольф, – которое я так никогда не смог впоследствии стереть из памяти, что это импресарио представлял обнаруженную звезду». В конце того же года Брод и Вольф организовали выпуск первой книги Кафки – она была опубликована издательством Rowohlt Verlag тиражом 8oo экземпляров. Тоненькая, в девяносто девять страниц, книжечка называлась Betrachtung («Созерцание») и представляла собой сборник из восемнадцати «стихотворений в прозе»²¹. В рекламе издательства отмечалось, что «отличительная черта автора – желание снова и снова шлифовать свои литературные произведения – до сих пор удерживала его от издания книги». Кафка посвятил книгу Броду, который, в свою очередь, опубликовал хвалебную рецензию на сборник в мюнхенском журнале Marz:

Я легко могу себе представить, как некто, купивший эту книгу, с этого момента меняет всю свою жизнь и становится другим человеком. Вот сколько абсолюта и сладкой энергии исходит из этих нескольких коротких прозаических произведений… Любовь к божественному, абсолютному пронизывает каждую строчку с такой естественностью, что ни одно слово не пропадает в этой фундаментальной нравственности».

Кафка был подавлен: «Мне хотелось найти нору, чтобы спрятаться». После появления рецензии он писал своей невесте Фелиции Бауэр²²:

Именно потому, что дружба, им ко мне питаемая, имеет корни глубоко внизу, намного ниже всех истоков литературы, и набирает силу гораздо раньше, чем литература вообще успеет вздохнуть, – именно поэтому он переоценивает меня донельзя и на такой манер, что мне стыдно от собственного тщеславия и высокомерия, между тем как при его-то понимании искусства, при его собственной мощи истинное, нелицеприятное суждение о книге, только суждение, и больше ничего, лежит у него, можно сказать, под рукой. И тем не менее он вот этак пишет. Если бы сам я сейчас работал, то есть жил бы в потоке работы, влекомый им, я бы не стал так переживать из-за этой рецензии, мысленно расцеловал бы Макса за его любовь ко мне, а сама рецензия меня бы ничуть не тронула! Но так…²³

В 1913 году Брод опубликовал прорывное произведение Кафки «Приговор» в своей антологии Arkadia²⁴. (Кафка признавал, что в рассказе «Приговор», посвящённом «Фелиции Б.», он заимствовал некоторые мотивы из романа Брода «Арнольд Беер», вышедшего в 1912 году.) В 1921 году Брод опубликовал беседу со своим другом в длинном эссе под названием «Писатель Франц Кафка» (оно было опубликовано в Die neue Rundschau).

Почти всё, что было у Кафки опубликовано, я вырвал у него либо убеждением, либо хитростью, – вспоминал Брод.

«Почти всё, что было у Кафки опубликовано, я вырвал у него либо убеждением, либо хитростью, – вспоминал Брод. – Порой я стоял над ним, как с палкой, подталкивал его и заставлял… снова и снова, новыми средствами и новыми трюками…

Были времена, когда он благодарил меня за это. Но часто я с моим подталкиванием был для него большим бременем и он, как сообщает его дневник, хотел послать меня к чёрту. Я тоже это чувствовал, но для меня это не имело никакого значения. Для меня была важна сама вещь, было важно помощь другу – даже против его желания».

3. Первый процесс

Что следует деятельно разрушить, то надо сперва крепко схватить¹.

Кафка, «Синие тетради ин-октаво»

Тель-Авивский суд по делам семьи, проспект Бен-Гуриона, 38, Рамат-Ган, сентябрь 2007 года.

В сентябре 2007 года, после подачи ходатайства о заверении завещания матери, траур Евы Хоффе был грубо прерван.

После смерти Эстер Хоффе сестра Евы, Руфь, собрала необходимые документы и принесла их в тель-авивский отдел Службы регистрации по делам наследования, расположенный на улице ха-Арбаа. Сама Ева не верила в то, что официальное утверждение пройдёт гладко. Ведь воля их матери, говорила она Руфи, «похожа на огонь неопалимой купины». Но перечить старшей сестре Ева не стала.

В соответствии с Законом о наследовании от 1965 года, в Израиле исполнение воли наследодателя может осуществляться только через официальное утверждение завещания в израильской Службе регистрации по делам наследования. Для этого нужно подать аффидевит, то есть заявление под присягой, подписанное заявителем и заверенное нотариусом; оригинал свидетельства о смерти; оригинал завещания; наконец, уведомление, адресованное любым другим наследникам или бенефициарам наследодателя. (Израиль не облагает налогами наследственное имущество своих резидентов.) Чтобы завещание можно было оспорить, информация о нём публикуется в открытой печати – как правило, этим занимается Служба регистрации по делам наследования. Служба регистрации предоставляет копию ходатайства Генеральному Попечителю при Министерстве юстиции, который имеет право вмешаться в рассмотрение, если на карту поставлен вопрос, представляющий общественный интерес. После прохождения регистрации завещание приобретает такой же статус юридически обязывающего документа, как и вердикт суда.

«Я ворвался в зал суда и сказал: „Стойте! Есть ещё одно завещание – завещание Макса Брода!“»

«Однажды мой коллега шёл по библиотеке, когда к нему подошёл пожилой человек и передал папку, набитую документами, – рассказывал юрист Национальной библиотеки Меир Хеллер в интервью Sunday Times. – И среди них было завещание Макса Брода. Когда я просмотрел его, то сразу понял, что Брод хотел, чтобы Эстер занималась его документами при его жизни, а затем, после его смерти, их должны были передать в публичный архив. Я заглянул в Интернет и увидел, что через два дня пройдёт судебное заседание, на котором будет обсуждаться вопрос о завещании Эстер». Менее чем через сорок восемь часов Хеллер сделал свой драматический ход: «Я ворвался в зал суда и сказал: „Стойте! Есть ещё одно завещание – завещание Макса Брода!“»

Суд по делам семьи занимает два этажа в сером офисном здании на главном бульваре города Рамат-Ган в пригороде Тель-Авива. Вход на первом этаже обрамлён колоннами, облицованными красной плиткой. Обычно справа от входа на оранжевых пластиковых стульях сидят адвокаты и их клиенты, поедая бутерброды, фалафель и шакшуку, прихваченные из буфета. Ева и её сестра Руфь прибыли в суд вдвоем сентябрьским утром 2007 года; Руфь посчитала, что у них нет причин для беспокойства и, значит, нет необходимости привлекать к делу адвоката. Появление Хеллера потрясло собравшихся. «Это засада, – сказала Ева. – Мы в ловушке».