Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя

Балинт Бенджамин

В результате вмешательства Хеллера государство Израиль – которое в Тель-Авивском семейном суде представляют Государственный Опекун (апотропус), Национальная библиотека, а также назначенный судом исполнитель завещания Брода – оспорило завещание Эстер Хоффе. После этого дело рассматривалось ещё пять лет, пока в октябре 2012 года не попало к судье Талии Копельман-Пардо, специалистке в области наследственного права. Слушание проходило в тесной комнате Суда по делам семьи.

Хеллер настаивал на том, что Брод оставил Эстер Хоффе бумаги Кафки как душеприказчику, а не как бенефициару. Рукописи никогда ей не принадлежали, и, следовательно, она не могла передавать их своим дочерям Еве и Руфи. Эстер Хоффе, утверждал Хеллер, нарушила волю Брода точно так же, как Брод нарушил волю Кафки.

После

смерти Эстер, утверждал Хеллер, рукописи Кафки снова составили наследство Брода, которое, в соответствии с его завещанием от 1961 года, теперь должно было быть передано (не продано!) Национальной библиотеке Израиля – без единого шекеля компенсации членам семьи Хоффе. В этом завещании Брод попросил, чтобы его литературное наследство было передано, по усмотрению Эстер, «в библиотеку Еврейского университета в Иерусалиме², Муниципальную библиотеку Тель-Авива или в другой общественный архив в Израиле или за границей». Таким образом, Национальная библиотека стремилась приобщить коллекцию Кафки к длинному списку документов немецко-еврейских писателей, которые она уже хранила (в их числе были и архивы писателей из «Пражского круга»)³.

Меир Хеллер представил судье Талии Копельман-Пардо свидетельство своего главного свидетеля – Марго Коэн. Родившаяся в 1922 году в Эльзасе, на востоке Франции, Коэн была награждена французским Орденом Почетного Легиона за спасение еврейских детей во время Холокоста через тайную сеть, которой руководил Жорж Гарель. В 1952 году она иммигрировала в Израиль, где служила секретарем философа Мартина Бубера с 1958 года до его смерти в 1965 году, а затем в качестве архивариуса работала с его трудами в Национальной библиотеке в Иерусалиме.

Коэн сообщила суду, что в 1968 году, за несколько месяцев до своей смерти, Брод вместе с Эстер Хоффе посещал Национальную библиотеку. «Брод с самого начала был твёрдо намерен передать свой архив в библиотеку в Иерусалиме, где находятся архивы его близких друзей, – засвидетельствовала Коэн. – Из моего разговора с Бродом мне стало совершенно ясно, что он принял решение сохранить свой архив в этой библиотеке… Цель его визита в отдел состояла в том, чтобы согласовать технические детали по надлежащему обращению с архивом». «Во время визита Брода к нам (в Национальную библиотеку. – Прим, авш.), – рассказывала позднее Коэн израильскому журналисту Цви Харелю, – госпожа Хоффе не оставляла его ни на секунду. Я попыталась объяснить Броду, как я организовала хранение архива Бубера, но Хоффе не дала ему сказать ни слова». «Что касается того, почему Брод в своем завещании написал, что его литературное наследие должно быть передано Эстер Хоффе, – предположила Коэн в разговоре с Харелем, – то Брод становился очень слабым, когда дело касалось женщин. Да, это была его слабость».

После смерти Брода Национальная библиотека вступила в переговоры с Эстер Хоффе. В обмен на рукописи Брода и Кафки библиотека обещала профинансировать ученых, изучающих наследие Брода, организовать выставку, посвящённую столетию со дня рождения Брода (1984), и провести международный симпозиум, освещающий его деятельность. Но Хоффе от сотрудничества отказалась.

После смерти Брода Национальная библиотека вступила в переговоры с Эстер Хоффе.

В 1982 году Национальная библиотека пошла на последний отчаянный шаг: она отправила на встречу с Эстер Хоффе заведующего отделом рукописей и архивов Мордехая Надава (1920–2011) и его помощницу Марго Коэн. Они посетили её квартиру, расположенную на первом этаже приземистого дома, покрытого розоватой штукатуркой, на улице Спинозы, 20. «Мы рассказали ей о том, как важно передать рукописи Брода и Кафки в библиотеку, – вспоминала Коэн. – Мы обещали, что они будут доступны для широкой публики и что это продлит интеллектуальную жизнь Брода и его пражских друзей».

Коэн описала в суде беспорядок в квартире, которую Эстер делила с Евой. «Я была поражена, обнаружив в квартире груды бумаг и папок с документами, – рассказывала она о своем визите в 1982 году. – Почти

на каждой куче бумаг сидела одна из многочисленных кошек, бродивших по квартире. Там негде было присесть и тяжело дышалось. Мне показалось, что госпожа Хоффе была не заинтересована в передаче архива в библиотеку, и в конечном итоге она так и не передала эти рукописи… не сделала того, что ожидал от неё Брод».

Здесь Ева возразила, что Марго Коэн не могла видеть кошек, карабкающихся по кучам рукописей, потому что кошкам Евы не разрешалось заходить в комнату Эстер, где хранились бумаги.

В феврале 2011 года во время слушаний перед судьей Копельман-Пардо адвокат Евы Хоффе подверг Марго Коэн перекрёстному допросу. Он спросил, в частности, может ли она вспомнить цвет книжного шкафа в квартире Хоффе на улице Спинозы.

– Нет, – ответила Коэн.

– Но если свидетельница не помнит цвет книжного шкафа, – наседал адвокат, – то как она смогла так хорошо запомнить беспорядок и кошек?

– Книжный шкаф, – ответила Коэн, – это обычное дело у екке (немецкоязычных евреев. – Прим. авт.), и я не обратила на него внимания. Но мне не часто приходилось видеть кошек на грудах документов.

«Но если свидетельница не помнит цвет книжного шкафа, – наседал адвокат, – то как она смогла так хорошо запомнить беспорядок и кошек?»

Через месяц Коэн снова привлекли к даче показаний о том, передавал ли Брод Хоффе рукописи Кафки, которые у него были.

Коэн: «Я знала, что он дарил ей подарки. Это не секрет».

Судья Копельман-Пардо: «Что он дарил ей подарки?»

Коэн: «Подарки: книги, рукописи…»

Шмулик Кассуто, назначенный судом адвокат по наследству Эстер Хоффе, утверждал, что если бы Национальная библиотека в то время считала себя будущим наследником тех, кто оставил груды своих рукописей, то Марго Коэн должна была обратиться в суд с просьбой сохранить материалы, предназначенные для библиотеки. Он также напомнил суду, что Коэн, которая встречалась с Бродом только один раз, находится не в лучшем положении, чтобы свидетельствовать о его желаниях. Коэн, по его словам, невольно ставится «в неприятное положение, ибо, по-видимому, используется как инструмент (и инструмент, плохо подготовленный) для того, чтобы переписать завещание доктора Брода». «Существует новая Германия, и Макс Брод был одним из первых, кто признал это», – сказал адвокат. «Новая Германия действительно существует, – с определённой резкостью ответила Коэн, – но это не значит, что Брод думал отправлять туда свой архив».

К июню 1983 года стало ясно, что затянувшаяся дискуссия между Эстер и Национальной библиотекой постепенно исчерпала себя. Немецкий литературовед Пауль Раабе, который в 1938–1968 годах был директором библиотеки архива Марбаха и знал Брода, в раздражении писал Эстер:

Похоже, что всё пошло так, как я боялся: вы неспособны сделать для Макса Брода не только то, что ожидают его друзья, но то, что должно было быть само собой разумеющимся даже для вас. Если вы не достигнете соглашения с Национальной библиотекой о наследстве Макса Брода, то его 100-летний юбилей пройдет незамеченным, и таким образом вы окажете Максу Броду самую худшую услугу, которую только можно оказать этому хорошему человеку. Понимая причины великого множества ваших колебаний и сомнений, я призываю вас отбросить их ради Макса Брода… Это заставило нас (Раабе и его жену. – Прим. авт.) снова встретиться с вами в Тель-Авиве. Я также почувствовал вашу беспомощность и потому по личной инициативе предложил вам свои услуги…

Я был бы рад снова поработать с вами и принять вашу сторону в борьбе с вашими трудностями. Но если вы будете всем противодействовать, то скоро останетесь в одиночестве. И это будет не только трудно для вас, но станет катастрофой для памяти Макса Брода и Кафки. Мне жаль, что приходится вам писать – и писать так открыто, – но как один из поклонников Макса Брода я должен поделиться с вами своим разочарованием, ведь мы, дорогая госпожа Хоффе, всегда находились с вами в близких личных отношениях».