Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя
Шрифт:
В условиях нараставшей напряженности Ульрих Раульф, директор архива в Марбахе, написал Еве Хоффе письмо, в котором утверждал, что её мать Эстер «неоднократно заявляла о своем намерении передать наследство Макса Брода в Марбах». Превознося немецкие архивы как обладающие «передовыми возможностями для профессионального хранения и архивирования» и укомплектованные специалистами по сохранению, восстановлению, нейтрализации кислотности и оцифровке, Раульф отмечал также, что хотел добавить рукописи Кафки к литературному наследству более чем 1400 писателей, архивы которых уже содержатся в хранилищах при постоянной температуре 18–19 градусов и относительной влажности 50–55 %. К таковым относится, в частности, архив Хелен и Курт Вольфов. Он включает в себя литературное наследство более 200 писателей и учёных, преследуемых нацистским режимом и вынужденных отправиться в изгнание6.
«Израильтяне, похоже, сошли с ума», – заметил исследователь творчества Кафки Клаус Вагенбах (чьи собственные документы хранятся в архиве в Марбахе), когда был подан иск о прекращении действия завещания Эстер Хоффе. Однако во время слушаний перед судьей Копельманом Марбах постепенно перешёл к менее конфронтационному подходу и стал подчеркивать, что предстоящая битва за наследие Кафки не обязательно должна быть игрой с нулевой суммой. Так, Марсель Леппер, директор Марбаха по научным исследованиям, отметил, что «при финансовой поддержке Федерального министерства иностранных дел Германии Научно-исследовательский центр Франца Розенцвейга Minerva при Еврейском университете в Иерусалиме и Немецкий литературный архив в 2012 году запустили совместный исследовательский проект, который поможет сохранить немецко-еврейские коллекции в израильских архивах… Совместные децентрализованные проекты более приемлемы, учитывая особую ответственность Германии в контексте германо-израильских отношений».
Ева видела происходившее в более резком свете. «Марбах не осмеливается открыто оспаривать израильские претензии», – заявила она в 2009 году немецкому еженедельнику Die Zeit. – Они по-прежнему испытывают угрызения совести из-за войны и Холокоста». А в беседе со мной, говоря о Германии и Израиле, она отметила, что «две культуры – европейская и левантийская – просто несовместимы».
Для того чтобы достойно представить свои интересы по делу Хоффе, Марбах привлек Саара Плиннера, одного из ведущих юристов Израиля в области интеллектуальной собственности. Плиннер представил в суд заявление руководителя отдела рукописей Марбаха Ульриха фон Бюлова, который утверждал, что Брод, который посещал архив в 1960-х годах, прямо заявлял о своём желании, чтобы его наследство было передано именно сюда. Плиннер утверждал, что данное разбирательство является всего лишь предлогом для захвата израильтянами частной собственности. Изначально личные документы, которые Кафка писал для себя, стали собственностью Брода, потом собственностью семьи Хоффе, а теперь, возможно, станут собственностью государства Израиль.
На более позднем этапе судебного процесса Плиннер указал на первый признак того, что дело является личным: дружбу между Кафкой и Бродом. Он попросил суд отделить рукописи, которые Кафка передал Броду в качестве подарков, от рукописей, которые Брод взял из стола Кафки после его смерти. Последние документы, предположил Плиннер, не принадлежат ни семье Хоффе, ни Национальной библиотеке, и если кому-то и принадлежат, то только Майклу Штайнеру, единственному из ныне здравствующих наследников Кафки, который сейчас живет в Лондоне.
Некоторые исследователи оспаривают права Брода даже на подарки, которые он получил непосредственно от Кафки. Например, биограф Кафки Райнер Штах пишет, что, хотя Брод утверждал, что Кафка передал ему различные незавершенные рукописи в качестве подарков, но на самом деле Кафка передавал их Броду как своего рода «бессрочную ссуду», и позже Кафка прямо просил Брода сжечь и эти рукописи тоже. Учитывая заслуги Брода в сохранении наследия Кафки, мало кто оспаривал мнение Брода. Так, Майкл Штайнер в адресованном мне письме отмечал:
Интерес к наследию Кафки и этому делу состоит, кроме всего, и в возможности того, что рукописи, которые являлись предметом судебного разбирательства, могли включать в себя отдельные документы, которые Франц Кафка никогда не передавал Максу Броду и которые поэтому не принадлежат к его наследству. Потребовалось много лет, чтобы составить опись этого имущества, но даже после этого (в силу того, что этот список не был подготовлен специалистами) оставалась и остаётся неопределенность по поводу того, действительно ли некоторые рукописи были на самом деле подарены Броду Все судьи на протяжении многих лет всячески подчеркивали, что занимаются не этим вопросом, а исключительно тем, кто является законным владельцем принадлежавших
Дискуссии, которые разворачивались перед судьей Копельман, эхом отзывались и за пределами зала суда. Так, в январе 2010 года Райнер Штах писал в своей колонке в берлинской газете Tagesspiegel:
Безусловно, Марбах был бы подходящим местом для наследия Брода, поскольку там находятся учёные, имеющие опыт работы с трудами Кафки, Брода и со всей историей немецко-еврейской литературы. Серьёзные переговоры дочерей Хоффе с Марбахом, которые идут в настоящее время, вызвали определённое недовольство и алчность в Национальном архиве Израиля [sic]. Но им не хватает людей со знанием языка и среды, характерной для культурного пространства между Веной, Прагой и Берлином, в котором возникали эти тексты на немецком языке. Молодой Брод поддерживал контакты с Генрихом Манном, Рильке, Шницлером, Карлом Краусом, Ведекиндом и такими композиторами, как Яначек, и обсуждал с ними в том числе и переписку с Кафкой. Но всё это происходило за несколько десятилетий до его прибытия в Палестину. Говорить здесь об израильском культурном достоянии кажется мне абсурдным. В Израиле нет полного издания работ Кафки, нет ни одной улицы, названной в его честь. А если вы хотите найти Брода на иврите, то вам нужно идти в букинистический магазин8.
Действительно, Мордехай Надав создал архивный отдел Национальной библиотеки только после 1966 года, когда он получил в своё распоряжение литературное наследство Мартина Бубера и израильского лауреата Нобелевской премии Шмуэля Иосефа Агнона, и только в 2007 году в библиотеке были созданы отделы рукописей и литературного наследства9. Но некоторые израильтяне встретили в штыки само предположение о том, что Израилю не хватает опыта и ресурсов, необходимых, чтобы выступить в качестве хранителя рукописей Брода. «Как уроженец Праги, который вместе со своими коллегами по Еврейскому университету исследует в Израиле и за рубежом еврейскую культуру и историю во все исторические периоды на таких языках, как иврит, немецкий и чешский, я категорически протестую против лицемерных и возмутительных претензий, которые ставят под сомнение законность проведения нами подобных исследований и возможность надлежащего научного обращения с первоисточниками в целом и с наследством Кафки и Брода в частности», – заявил профессор Отто Дов Кулька израильской газете Haaretz10. «Говорят, что в Германии его бумаги будут в большей сохранности, что немцы будут о них очень хорошо заботиться, – сообщил Кулька в 2010 году газете New York Times. – Но знаете, исторически немцы не очень хорошо заботились о том, что принадлежало Кафке. Они, например, не проявили большой заботы о его сестрах (погибших во время Холокоста. – Прим. авт.)».
Дискуссии, которые разворачивались перед судьей Копельман, эхом отзывались и за пределами зала суда.
В феврале 2010 года Кулька присоединился к двум десяткам ведущих израильских ученых, выпустивших открытое письмо на иврите и на немецком языке (слегка неправильном и старомодном). «Мы, нижеподписавшиеся… потрясены тем, как в немецкой прессе изображаются израильские академические круги. Как будто у нас нет ни заинтересованности, ни квалифицированных историков и лингвистов, способных исследовать архив Брода! Жизнь Брода является неотъемлемой частью истории государства Израиль, это писатель и философ, автор многочисленных статей о сионизме, который после своего бегства из занятой нацистами Праги поселился в Израиле (тогда Палестине) и прожил здесь более тридцати лет до самой смерти»11.
Движущей силой для создания этого открытого письма стала исследовательница Нурит Паги, которая писала диссертацию по Броду в Хайфском университете. «Одна из причин, по которой многочисленные работы Брода не получили того признания, какого они заслуживают, состоит в том, что с момента его смерти в 1968 году архив Брода объемом в 20 000 страниц был недоступен учёным, несмотря на просьбу автора передать его в Национальную библиотеку, – отмечала Паги в интервью газете Haaretz. – Теперь есть уникальная возможность исправить ту несправедливость, которая творилась с ним в течение многих лет, и позволить израильским исследователям и другим людям пролить новый свет на его работы и его наследие», – добавила она.